Разговор между ней и Лиз состоялся в тот момент, когда кухарка зашла проведать Его Светлость и нашла привидение, которое, как догадывалась Барбара, никакое не привидение, ревущей в унисон с юным маркизом.
Не выдержало размягченное личным счастьем большое и доброе сердце старой Барбары, и сказала она привидению:
«Что ж ты, девонька?»
А девонька шмыгнула носом и проревела:
«Как же я буду без него, Барбара?»
И поведала ей историю о том, как встретились они в дальних странах, да так и не смогли уже расстаться.
– Любишь ее? – спросила она брата Паулюса.
Паулюс от удивления открыл рот и потерял дар речи. На время. А собравшись с мыслями, заикаясь, пробормотал:
- Лю… люблю!
Барбара только кивнула, будто и не ожидала иного ответа:
- Не даст он вам, ирод, жизни! Бежать вам надо!
- Куда только? – все-таки загоревшись идеей, живо спросил Паулюс. – Коней можно и на конюшне одолжить, да вот… обстоятельство тут есть одно…
Лиз говорила, что «портал» обязательно где-то в кухне. Если они сейчас убегут, то могут уже никогда не вернуться в образцовый Париж. А Паулюс теперь был совершенно уверен, что им необходимо вернуться. Лиз здесь грозили ужасные опасности.
- Я должен посоветоваться с Лиз.
- Ах, молодость, молодость, - довольная, проворчала Барбара. – Посоветуешься, когда окажешься подальше отсюда! Кузина Никталь перед тем, как исчезнуть в болотах, передала мне несколько рецептов своих зелий. Подпоим брата Ницетаса, подсунем ему нашу Полин – он ей очень уж понравился. А он ведь тоже молод и горяч, хоть и хочет прослыть святошей. Коней вам Филипп выдаст самых лучших. Его Величество, конечно, рассердится, но, когда узнает, по какому делу, так возражать не станет. Переночуете на постоялом дворе «Ржавая подкова» - Шарль сопроводит вас туда под видом купцов, он доставляет туда солонину, и вас доставит, а после убежите куда подальше. Да хоть в Париж!
Он бы и рад подальше, да только из «Ржавой подковы» они туда точно не попадут.
- Хорошо, Барбара, - согласился Паулюс. – Ты славно все придумала. Не зря говорят, что у тебя большое и доброе сердце. Спасибо тебе.
Он расцеловал ее в обе щеки.
- А коней мы потом обязательно обратно пришлем Его Величеству. Передай, пусть не беспокоится. Жаль вот со Скрибом я так и не повидался. И куда его нелегкая понесла в такую погоду?
- Как куда? – удивилась растроганная Барбара, утирая скупую слезу. – В Святую землю. Больше ведь некуда. Жена-то его ему неверна. Ступай и ты собирайся! Генриетта долго не протянет – актриса из нее никудышная, а идет она на поправку полным ходом. Долго брат Ницетас у нее не задержится. Ну да уж я в благодарность за его заботу угощу его лучшим своим медом!
24 декабря 2015 года, Монсегюр
Ей совсем ничего не было видно. Валивший снег залеплял глаза. Тяжелые тучи скрывали и луну, и звезды. Она чувствовала только руку своего мужа и только ветер, бьющий в лицо. Ей не было страшно, но мучительно тягостное чувство поселилось в ней в тот момент, когда они остались одни с Петрунелем в этот вечер. И самое ужасное – усталость от этого бесконечного сумасшедшего дня. Впрочем… она сама была виновата. Потому что нечего сбегать всякий раз, когда муж целует другую женщину. Имея таких родственников, можно предполагать, что глаза лгут ей.
- Мы похожи на идиотов, - проворчала Мари. – Может быть, Совершенные все-таки вынесли его из крепости? Здесь же совсем ничего не видно!
- Вы и не увидите его, Ваше Величество. Санграль способен видеть лишь ваш венценосный супруг.
- Который вашей милостью вечно попадает в дурацкие ситуации, - буркнула королева и тихонько ойкнула – потому что на восьмом месяце беременности бродить по крепостям в скалах среди ночи не стоит тоже!
Мишель бросил быстрый взгляд на Мари.
- Потерпи еще немного, - он тоже не видел ничего в сплошной снежной пелене. И к своему ужасу начинал испытывать странную беспомощность от того, что вынужден плясать под дудку Петрунеля. – Может, еще не совсем стемнело?
Они шли вдоль остатков крепостных стен, единственных оставшихся свидетелей далеких и страшных дней. И Его Величество отчаянно молился богу, чего давно уж не делал, чтобы они все же нашли этот камень и смогли, наконец, вернуться домой.
Камень… камень… Лампа!
И вдруг он увидел, как сквозь метель среди камней, из которых была сложена стена, поблескивает огонек. Крошечный, едва заметный, попавшись ему на глаза, он вдруг стал разгораться сильнее, будто светил для него одного. Он бросился к свету и увидел светильник. Форма его была ему знакома – точно такие делали из глины умельцы Фенеллы. Только этот светильник был каменным. Мишель взял его в руки и крикнул:
- Мари! Вот он! Санграль!
Королева стояла рядом и недоуменно взирала на фигуру из серого камня, отдаленно напоминавшую лампу. С одной стороны она покрыта была высеченными в камне знаками, похожими то ли на германские руны, то ли черт его знает на что. С другой стороны она была просто щербата. Просто кусок древнего… мусора.
- Ты уверен? Что-то он не выглядит, как… Грааль.
- Ты не видишь? – король улыбнулся, протягивая ей разгорающийся все сильнее Санграль. – Он светится.
- Его сияние вскружило вам голову, Мишель? – донесся до них голос Петрунеля. Тот стоял теперь уже в своем черном плаще и брошь, скреплявшая его, светилась, будто озаряемая Сангралем. – Отдайте его мне.
24 декабря 1186 года, королевство Трезмон, «Ржавая подкова»
Кухня была наполнена разными звуками, которые издавали кухарки, посуда, печь и животные, запертые в крохотном загоне в одном из кухонных углов. Они раздражали Катрин. Еще больше ее раздражали не самые приятные запахи, которые исходили из котлов и особенно из угла с животными.
Маркиза сидела на лавке, не отрываясь глядя на свои ноги в миске с горячей водой. Она попросту боялась поднять глаза. Потому что и справа, и слева, и даже прямо перед собой она постоянно видела пухлое лицо девицы, которую ночью приводил к себе Серж. Тепла она не чувствовала, ей было по-прежнему холодно. И ей уже никогда не согреться. Сквозь этот вечный холод сознание ее изводил неприятный, дребезжащий голос девчонки, не замолкающей ни на минуту.
Девица, меж тем, грела над печью полотенца, в которые было велено увернуть ноги Катрин, и одновременно готовила какой-то напиток из настойки шалфея и вина, который хозяин постоялого двора считал чудодейственным и приказал давать его юному дю Вирилю каждый час. Чаще, чем Игнису.