- Я верил своим глазам. Но не вам. Теперь вам я верю больше. Так поверьте же и вы мне, а не тому, что вы видели или слышали в той проклятой харчевне!
- Я верю. Потому и простила.
- Мне не нужно ваше прощение. Мне нужен ваш взгляд, когда вы сердитесь или когда радуетесь. Мне нужны ваши губы – смеются они или проклинают. Мне нужен малейший поворот головы – обернулись вы ко мне или к кому-то другому. Мне нужны ваши руки – ласкающие меня или отталкивающие. Мне нужны вы – лишь бы вы меня любили. Большего я не прошу. Если все это мое – то прощение мне ни к чему.
- Моя любовь и я сама – это все ваше, мой трубадур. Навсегда, - прошептала Катрин.
- Прекрасно. С этим мы разобрались, - Серж улыбнулся, но глаза его опасно сверкнули. – А теперь объясните мне, любовь моя, как Аделина оказалась в Жуайезе?
- Утром, когда мы уезжали, она спросила о работе, - смутившись, пробормотала Катрин. – Я думала, это вы ее отправили ко мне.
Маркиз нежно провел пальцем по ее скуле, очерчивая контур лица. Это лицо было совершенным. И каждая слеза, катившаяся по нему – не имела цены. Он бы умер тысячу раз, лишь бы она никогда не плакала, но при этом тысячу раз оказывался причиной ее слез.
- Когда-то я сказал вам, что вы слишком много думаете за меня и лучше бы – обо мне. Видимо, так и есть. Я видел ее раз в жизни. Был пьян, хотя мой разум не помутился. Мы проговорили некоторое время, а после я отправился искать вас. Меня не привлекает любовь, которую можно купить за деньги. А что до прочего… Милая моя, в бытность свою трубадуром я, конечно, не был монахом. Но ни один мельник, кузнец или пекарь не носились за мной по Жуайезу с требованием жениться на их дочерях, поскольку следы их греха стали зримы.
- Не обольщайтесь, мессир, - хмыкнула Катрин. – К чему отцам веселых дочерей трубадур, ежели был герцог? С него за дочь и денег можно было получить, и земли попробовать выпросить.
- Какая веселая у вас была семейная жизнь, - хохотнул Серж. – И как вы ее терпели?
- Это скорее герцогу приходилось терпеть мои частые головные боли, - вмиг став серьезной, ответила маркиза. – Впрочем, теперь это не имеет никакого значения.
- Головные боли? – маркиз обеспокоенно взглянул на нее. – Час от часу не легче! Имеет, да еще какое! Но ведь вы не особенно жалуетесь на здоровье… А в последнее время как? Господи, да вообще не жалуетесь! Неужели я настолько запугал вас?
Катрин ласково улыбнулась и поцеловала его в щеку.
- Я не собираюсь запираться от вас в своей комнате, потому мне и жаловаться незачем.
- О Господи… - простонал Серж, чувствуя облегчение, - вы сведете меня с ума… уже свели… Катрин…
Он зарылся носом в ее волосы и, наконец, подхватил на руки.
- В таком случае… быть может, если и запираться в комнате, то вместе? И начать можно прямо сейчас!
Эпилог третий. Сюжет разбавляющий
Рождество 1205 года по трезмонскому летоисчислению, Трезмонский замок
- Вы думаете, коль я простая служанка, то со мной можно просто так, Ваше Высочество? – возмущенно воскликнула Катрин Скриб, которая уже второй месяц прислуживала в Трезмонском замке. Ее голос эхом отразился от стен тронного зала, убранного для празднования Рождества. В самом центре возвышалась величественная елка, пожалуй, самая огромная во всем королевстве, украшенная разноцветными игрушками. Их разукрасила сама королева. Ее Величество милостиво позволила некоторые расписать Катрин. Напротив девушки, сверкавшей гневными глазами, стоял не менее рассерженный принц Мишель. Его щеку украшала вспухающая алая царапина.
- Я имею право мечтать о любви. О любви взаимной. И я никогда не стану лишь увеселением на полчаса. Даже и для будущего короля!
- Ты забыла свое место! – воскликнул принц Мишель, откинул со лба растрепавшуюся челку, и снова навис над Катрин. – Vae! Это я привел тебя в замок – не для увеселения, а потому что ты нужна мне! Потому что я хочу быть с тобой! Потому что я спать не могу – вижу тебя всякий раз, как закрою глаза. Ты все равно будешь моей, пастушка!
- Да лучше я уйду с бродячими музыкантами! – отбегая от принца, ответила Катрин. – Я бы не согласилась на место в вашем замке, ежели бы думала, что вы станете требовать платы за это. Я никогда не буду вашей!
- Будешь! Клянусь честью, ты будешь моей! – догоняя ее, кричал принц. – Потому что я… потому что я так хочу!
Катрин скрылась за пологом, скрывающим коридор с множеством различных комнат и, забежав в одну из них, спряталась в сундуке, обещая святой Катерине, что, если принц Мишель ее не найдет, то после Рождества она вернется домой.
- После Рождества они вернутся домой, всего-то после Рождества, - успокаивала королева Мари своего мужа, короля Мишеля I Трезмонского, когда они под руку входили в тронный зал. Мари недовольно покосилась на елку и тихо пробурчала: - Кажется, в этом году самая худшая елка за всю нашу с тобой жизнь. И эти кошмарные розы на стенах! Как ты мог разрешить мне так изуродовать тронный зал?
Его Величество усадил королеву на трон и склонился к ее руке.
- Мари! – улыбнулся он. – Ты ничего не можешь изуродовать. У нас самый красивый тронный зал во всем королевстве. Потому что его украсила ты. И елка тоже. Я слышал, ты нашла себе помощницу?
- Катрин Скриб? – Мари посмотрела на елочные игрушки, сделанные своей ученицей. – Милая девочка и, определенно, талантлива. А слышал ты, как она поет? Чистый ангел. Но придется выгнать ее, - королева вздохнула и снова посмотрела на розы, которые изрядно потускнели и вынесла вердикт: - К весне я здесь все переделаю!
- Переделывай, любовь моя. Но почему ты собираешься выгнать девчонку? – удивленно посмотрел Мишель на жену. – Ты всегда была против, чтобы я кого-то выгонял.
- А ты не замечал, как на нее смотрит твой сын? – Мари удивленно посмотрела на мужа – иногда он бывал крайне невнимателен. – Ты же и сам понимаешь, что брак с пастушкой не соответствует королевской чести. И потом… вдруг еще найдется дочь Конфьянов… Господи, бедные маркизы! Я бы на месте маркизы Катрин с ума сошла! Полгода прошло… Все же хорошо, что мы позвали их…
- Да, все-таки праздник. Не представляю, куда она могла подеваться. За эти полгода, кажется, не осталось места, где бы еще не искали, - Мишель вздохнул. – Но выгонять девчонку просто так, даже если она простая пастушка… А может, попросить Конфьянов, пусть найдут ей место у себя?