— Рано Вы, однако, — хмуро заметил дракон, снимая обомлевшую меня с Леди. — Думал, дойдете хотя бы до границы, ну что ж. Как ваши впечатления от этого приключения, Мариабелла?
Я пораженно смотрела на него, не сопротивляясь, даже когда, опустив на землю, он так и продолжил удерживать за талию.
— Вы знали все это время? — Неверяще переспросила я. Шок от произошедшего не дал в полной мере все переварить, но я все еще таила надежду, что не все на этом свете и по крайней мере в моем свете им контролируется.
На равнодушном лице моего теперь спасителя не проскользнуло ничего, хоть как-то намекающего на эмоции, которых я ждала. Он не орал, не отчитывал меня своим ледяным тоном, не насмехался. Он был… Вежлив. И совершенно холоден.
— Дам совет: когда ищете убежище, делайте это через подставных лиц, а не от себя, — был мне ровный ответ и объятья разомкнулись.
В ступоре уставившись ему в спину, я краем глаза заметила еще живое шевеление раскиданных на земле тел. Дракон колдовал. Он колдовал красиво, мощно и, как истинный архимаг, практически без спецэффектов. Молча и с закрытыми глазами — признак глубокого транса и сильного, очень сильного призываемого заклинания.
А я смотрела за тихим процессом, стояла, уставшая, разочарованная, раздавленная и обреченная, и ветер выл так отчаянно, как будто напевал моей жизненной трагедии, а вторили ему редкие стоны пораженных злодеев.
Так мне и исполнилось семнадцать полных лет.
***
Моя жизнь удалась. Мне оказали честь, я счастливица по жизни. Я никогда не познаю трудностей, мне всегда со всем помогут и защитят.
…Так последний год твердила мне мама. Папа молчал, и, наверное, можно было считать это знаком согласия. А мама не просто говорила, она верила в это, чисто, всеобъемлюще, со всей наивностью, на которую может быть способна тридцатипятилетняя женщина, ненавидящая свой брак. Она судила по подаркам, судила по статусу, винила меня в том, что это я капризная дура, изводящаяся своего прекрасного мужчину.
И если учитывать все, что известно об истинных парах, то это, в общем-то, не было безосновательным заблуждением. Но если сначала, может быть, меня всего лишь «немного» раздражало навязчивое ощущение тотальной слежки и контроля, бесило, доводило до слез то, как мягко провели черту между мной и другими детьми — как будто я выше их всех, достойнее, что не нравилось последним особенно, вследствие чего друзей у меня больше не было (а ведь и так не особо широкий выбор был среди отпрысков близких нам аристократов), и разочаровывало знание, что все предрешено, ожидать принца не нужно (он уже есть, холодный, как осколок айсберга, на своем черном вороном коне, слишком зрелый для меня мужчина), то с недавних пор у меня было несколько причин для ярой ненависти. Я убедилась как никто другой в том, насколько опасен дракон. Даже мать суеверно боялась называть «Его» непосредственно по имени, а если называла, то инстинктивно шепотом, словно он услышит и призовется, подобно разгневанному демону. Она была убеждена, что я буду счастлива, но почему-то на себя великодушие зятя не примеряла, шугалась его и при этом искренне считала, что если я избранница, то бояться, а тем более ненавидеть чудовище не могла. По ее мнению, это было весьма логично.
Я не рассказывала ей о том, кто умер по моей вине и по прихоти дракона. На мою сторону она бы не встала в любом случае, ведь это я предала дракона, посмев поддаться порывам чувств. Мне хватало угрызений собственной совести, не хотелось, чтобы грызла еще и мама. Поэтому она и никак не могла понять, почему наши дружеские отношения, так улучшившиеся после того, как он подарил мне Леди, обратились моей ненавистью. Решила, что я обиделась на пропущенный однажды им праздник, и я не разубеждала ее, тем самым лишь сильнее в глазах графини представая избалованной и мелочной.
Она готовила меня к замужней жизни. Изводила наставлениями, заставляла шить и вышивать, что я хоть и любила, но при таком давлении почти возненавидела, и говорила, говорила, говорила…
Утро, когда я стала совершеннолетней, было судным. И я уже знала, что решением суда будет отправка меня в ад замужней жизни.
— Чудесно выглядите, моя дорогая. Сегодня ваш важный день. — Он улыбнулся почти привычной, почти той теплой улыбкой, но она не коснулась холодных глаз — оттого поверить в ее искренность было невозможно. Пронзительный взгляд едва ощутимой щекоткой прошелся от высокой пышной прически, в которую уложили тяжелый шелк моих волос, по требованию дракона отращенных до кошмарной длины — мне вообще запрещалось стричь их за исключением кончиков — до подола длинного багрового платья, им же и присланного мне вчера посылкой. Вкрадчивый баритон мужчины мог свести с ума томным шепотом в ночи свою женщину, а мог заставить одним лишь повышенным тоном дрожать в ужасе, пасть на колени и умолять пощадить. Я не испытывала ни первого, ни второго. Со мной он говорил как сейчас, так и раньше относительно ровно, даже добавлял капельки теплоты для обманчивого образа добродушия.
— По человеческим меркам вы достигли своего взросления, Мариа. — Зачем-то посчитал он нужным напомнить. Мое имя в этих устах раздражающе задело слух. Дракон странно его тянул, с нотками смущающего наслаждения и оттенком насмешки. Внутренне скривившись, внешне я ничем, разумеется, не подвела маминого воспитания — скромно опустила глазки в пол, покрытый бежевым пушистым ворсом, и кивнула. Руки, сложенные на сведенных коленях, мелко дрожали. Улыбнуться ему в эту гадкую дату было выше моих возможностей.
Сегодняшние посиделки у нас проходили в малой гостиной, возле разожженного камина. Климат в Валерсии прохладный почти равносильно и зимой, и летом. У нас почти не бывало сугробов по колено или палящего солнце, но были унылые дожди с пробирающим насквозь ветром или скупые лучики тепла поздней весною. По этой причине стопка дров горела в этом очаге постоянно. Оранжевые блики гуляли по благородному дереву, в котором была отделана комната, заставляя танцевать на стенах тени и причудливо вспыхивать отражением света яркую разноцветную роспись на противоположном окне, едва прикрытом чуть колыхающейся коричневой занавесью. Диван, на котором скромно сидела я, был обшит дорогим бархатом и приятной мягкостью ощущался под тканью моего нарядного одеяния. Платье было идеально, но мне постоянно хотелось взять и прикрыть чем-нибудь непривычно глубокое декольте, одернуть свободные подвязки на плечах. Периодически я вновь кидала взгляд на сделавшего паузу мужчину, расслабленно устроившегося в кресле. Впрочем, насчет расслабленности я благоразумно не обольщалась. Его лицо в полумраке помещения очень даже гармонировало с темнотой своей хищной, мрачной, неизвестной опасностью.
Я не нашла ничего лучше, чем кивнуть. Вот уже с полуночи мне было восемнадцать, и вот уже с этого мгновения я должна была перейти в новый этап своей жизни. Для кого-то это прекрасный, долгожданные миг, когда перед тобой свобода, перспективы, планы, мечты, а я…
Он говорил, что подождет меня. Дождался. И я, и мои родители понимали, что с огромной долей вероятности теперь я получу официальное предложение руки и сердца. Отец в последние дни выглядел все более опечаленным, а мама взвинченной, но больше, наоборот, радостной.
Граф Аймит не желал этого брака. Я знала это с самого начала, но… Но что он мог сделать? Я не винила его, хотя последнее время ловила все чаще виноватые взгляды.
Я смирилась с тем, что у меня нет выбора. Есть забота окружающих, деньги, титул, защита. Даже подруги появились, еще с того проклятого бала. Только выбора, свободы и… Чувств я не имела. А ведь последнее, по идее, обязано было идти в комплекте под названием «Истинная пара». Наверное, мне просто бракованный попался. Или я сама бракованная?