— Хватит строить недотрогу, Аймит! — Процедил он раздраженно. — Ты все сильнее смахиваешь на них.
Не скрывая презрения, он кивнул на дальний столик, где сидела объединившаяся компания шестерки оставшихся бюджетников.
— Не унизительно ли для леди твоего положения?
Я задумчиво перевела взгляд с бледного высокомерного лица молодого аристократа на устало улыбающихся чему-то в углу ребятам. Присмотрелась с любопытством. Вон тот, который ближе всех сидит, явно перебарщивает с бодрелкой — энерговосстанавливающим зельем, которое после третьего дня беспрерывного использования дает коже очень желтый оттенок. А та девушка, у которой короткие волосы не влезают ни в один хвост и торчат, словно наэлектризованные — с заклятьем «неморгайка», вызывающим соответственные симптомы. Брюнетка в плаще, надетым навыворот, почти уснула так же, как и я, носом в каше.
Вдруг поняла, что все, что к ним могу испытывать, это солидарность, сочувствие и уважение. А то, что «смахиваю» как-то не унижает вообще. Хотя нельзя было отрицать, что пару недель назад я ходила к ректору за возмущаться такому неподходящему по статусу здесь преподавательскому отношения к Своему Величеству, на что была послана учиться усерднее, если не желаю вылететь, подобно большинству бедных бюджетников. Думаю, он блефовал, но уже неважно. В последнее время со всем этим я смирилась и практически вошла во вкус. Знания, вкладываемые Керкинской программой, и те, что дополнительно входили в зазубриваемые мной, должны были того стоить.
Так что я вернулась к Маркусу, терпеливо ожидавшему моей заторможенной реакции, пожала плечами и сказала, что ответ ему все же окончательный. Это ж надо, парень готовился, пафосно решил поднять заезженную тему социального превосходства.
— Проклятье! — Выругался адепт и мне было показалось, что он теперь уйдет, но вместо этого была огорошена: — Ты нравишься мне, понятно? Давно нравилась. Поэтому мне важно, чтобы ты пришла, я хочу начать наши с тобой отношения.
И он серьезно заглянул мне прямо глаза, не моргая. Выглядело все это настолько натянуто и по-детски, что я не выдержала, невежливо прыснув.
— Кто-то проиграет спор, верно? — примирительно улыбнулась я, подперев для удобства подбородок рукой. Теперь стало ясно, с чего внезапное внимание.
Маркус, явно ожидавший другого, замер и стремительно покраснел, подтверждая догадку. Затем разозлился, наклонился резко ко мне, неволей заставив отшатнуться, и прошипел:
— Я даю тебе шанс еще влиться в нормальное общество! А раз ты не против относить себя к подобному ничтожеству, — это было про все тот же злосчастный стол, — то оставайся!
На этом разговор и кончился. Проходя мимо бюджетников, Маркус зачем-то — вероятно, чтобы меня показать наглядно свои слова о ничтожестве (или попросту выплескивая свой гнев на тех, кто заведомо ничего не противопоставит, что еще вероятнее) — проходя, грохнул стул с дремлющей девушкой и, не останавливаясь, направился к выходу из столовой. На шум вскочила ошарашенно я. Бросилась было догнать гада, но самодовольная спина уже скрылась за проходом.
— Вот сволочь, а? — буркнула себе под нос недовольное, инстинктивно оборачиваясь к пострадавшей, растерянно оставшейся сидеть на полу. Ей спешно помогли встать.
— Ага, — глухо согласилась со мной девушка, усаживаясь аккуратно на стул обратно. — Чего он на этот раз?
— Обиделся, — честно ответила я, хмыкнув. — А что, не первый раз отыгрывается?
— Естественно, — ответил за нее желтый паренек, сверкнув раздраженно к удивительному совпадению желтыми же глазами. — Не он первый, не он последний. Твари голубой крови.
Последнее он выплюнул с такой ненавистью, что я аж вздрогнула, вспомнив, что как бы тоже отношусь к упомянутой группе.
— Кирс, — укорила его брюнетка, имя которой я с трудом, но все же вспомнила — Мира Морковская. Выразительное прозвище «Морковская», или, хуже того, «Морковка» прилипло к ней намертво. Она выразительно указала взглядом на меня.
— Я уже ухожу, — спешно сообщила я, неловко качнув головой. Навряд ли мое присутствие было здесь приятно. Забавно же получается — ни туда, к «своим», из-за хронической усталости, не позволяющей присоединиться к обязательным в жизни золотой молодежи увеселительным мероприятиям, ни сюда, к товарищам по учительской несправедливости, из-за собственно же происхождения.
Снова я ощутила укол обидного одиночества.
Я поспешно закинула мрачные мысли подальше и решила отвлечься другим. Доедать, естественно, уже не стала и просто покинула столовую, задумчиво глядя себе под ноги, в шахматный кафель. Мою скучную ботанскую головку впервые за все время посетили бунтарские мысли, и в уме стремительно формировался план мести. Не то, чтобы меня лично так задело поведение Маркуса, но как-то уж очень было обидно за несчастных бюджетников.
Назавтра адепта Рейдерского я ждала больше, чем вообще, кажется, кого-либо в своей жизни. Мое сердце замирало в радостном трепете предвкушения, стоило дернуться ручке одной из двойных дверей аудитории, зачарованной отреагировать заклятьем чесотки на слепок ауры Маркуса (мною благополучно выкраденный из архива путем обмана нашего архивариуса, с которым я поддерживала доверительные отношения), а облаку заклятья «Эверниас», вызывающему приступ нездоровой прямоты и честности речи, опасно накрениться. Но каждый раз это оказывался не он, и ни одно из заготовленных сюрпризов — в том числе стул, где сидел аристократ и часть его парты — не понадобилось. Я разочаровалась ровно девятнадцать раз новоприбывшим. Остальные двадцать два студента уже были со мной в аудитории, и лишь один он так и не пришел, хотя ждала я всю пару. Потом вторую пару, где спешно соорудила еще «сюрпризов». Третью ждать не стала. Он не пришел в тот день вообще. Я мысленно пошутила, что парень испугался, почувствовав мой шальной настрой.
Лишь спустя неделю он вернулся. Еще бледнее, чем был, с оттенком болезненного зеленой кожи, странно хромая. С тех пор всегда зачем-то носил на шее шарф и меня шугался как огня. Заодно вместе с ним прекратилось и любое другое со мной контактирование его друзей, причем это фактически были все в группе, кроме бюджетников. Расстроиться этому я не успела как раз из-за исключения в виде последних. То, что произошло с бедным лордом, Кирс, Эля, Мира, Арина, Лерис и Тай — та самая шестерка того стола, приписали (увы, сказать, что необоснованно, я не могу) мне. И подошли поблагодарить. Не буду говорить, что так я обрела верных друзей-не-разлей-вода, но как минимум неплохую компанию — да.
А кто на самом деле виноват в злоключениях пострадавшего я, конечно, знала. Злорадства не ощутила. Горький привкус совести пошел в копилку поводов для ненависти к тому, кто продолжал портить мою жизнь, даже лично не присутствуя, не позволяя ни в коем случае забыть о себе.
Студенческие будни текли все быстрее. Стали привычнее, роднее, легче. После зимней сессии, получив все свои заслуженные пятерки, я, счастливо прижимая к себе одной рукой зачетку, а в другой держа сумку с вещами для поездки домой на праздничные каникулы, вдруг осознала, что частично дракон выполнил мое желание: он устроил мне месяцы учебы с бешеной нагрузкой. Те самые жизненные трудности, которых так хотелось почувствовать на своей шкуре, и сладкий-сладкий вкус облегчения, когда я справилась. Сама.
Полуденное солнце лениво сверкнуло из-за громоздкой тучи и вновь за ней скрылось. Тепла оно не давало уже совсем, и промозглый ветер бесснежной зимы заставлял даже возбужденных адептов, переживших кошмарные дни сессии, дрожать от холода, кутаясь в пальто, плащи и меховые накидки.
Красиво вымощенная благородным желтым камнем площадка, окружавшая замок главного здания академии, была специально сооружена для автокарет — или, как их сокращали теперь, автокаров, которые постепенно все прибывали и благополучно уезжали, забирая адептов на отдых. Я, как и все, стояла у ворот в радостном предвкушении, вглядываясь в пасмурный горизонт в ожидании родных. От академического городка до столицы — час езды, около сорока миль. За время, что тут провела, особенно в последние недели выбираясь в выходные погулять с друзьями, я всем сердцем успела полюбить это удивительно чистое, полное знаний и магии, место, застроенное самых разных сфер деятельности зданиями чудной формы. Каждый раз приходила в восторг из-за светящихся зачарованных дорожек под ногами и почти живых статуй, коих здесь почему-то было до абсурдного много. А, и статуи «почти живые», потому что душа у статуй была мертвая — призраки, проще говоря, вселены в каждое каменное изваяние. Тут любили все украшать цветами, и таковые яркими красками росли прямо на стенах, пышными бутонами раскрывались по утрам вместе с окнами домов. Зеленые деревья странных видов, чаще, правда, небольшие, садили по бокам дорог и тротуаров. Автокаров использование в городке было мало распространено, адепты предпочитали ходить пешком или ездить по старинке, на лошадях… метлах, крыльях, коврах, подушках… Есть легенда, что однажды один особо ленивый, но ужасно талантливый в предмете левитации, студент прилетел прямиком на кровати. Восхищенный магистр Летан поставил за этот случай потом зачет автоматом, однако другие преподаватели — особенно магистр флороведения, Авессия Цветис, на чьи клумбы приземлился полуспящий летчик — были не очень положительно впечатлены. Говорят, зачет у мстительной Авессии он сдал с шестой попытки, и в наказание на целый месяц из комнаты провинившегося изъяли эту самую кровать, так что спал несчастный еще долго на полу, что, естественно, плохо влияло на способность высыпаться и учиться.