Я — истинная пара дракона. Данному скверному факту сопротивлялась только отчаянно дергающийся в путах ловушки разум и злая память, живо напоминающей о непростительном поступке дракона, что так рьяно стерег свою собственность, мстил… Как он поступил с тем, кто посягнул на таковую?
"Бесчеловечно!" — повторила я про себя, старательно беря под контроль подводивший организм. Дрожь сжатых рук постепенно утихала, а я повторяла единственное отрезвляющее слово, словно мантру. Он поступил бесчеловечно…
— …Бесчеловечно, — неожиданно услышала я отчетливое, но не от себя — задумчиво протяжное от магистра. Молниеносно разлепив веки и развернувшись, я недоуменно и сконфуженно на него уставилась снизу вверх, понимая, что, вероятно, у меня вырвалось как-то это вслух. Чужих конечностей на мне уже не было, и сам преподаватель стоял на некотором расстоянии.
Он не выглядел разозленным, вопреки естественно напрашивающимся опасениям. Шайкан смотрел на меня, и от этого темнеющего, молчаливого взгляда мне неволей становилось непонятно за что стыдно.
— Продолжай, — ровно велел он мне. Ошарашенная предыдущей сценой, выведенная из колеи откровенными словами дракона и тем, как облажалась, не сумев держать свои мысли при себе, я поспешно закрыла глаза обратно, причем так плотно, что немного закружилась голова.
Он явно был настроен серьезно не выпускать меня из аудитории, пока я не выдам то, что нужно. Придя к выводу, что чем быстрее и легче я отмучаюсь, тем лучше, я отбросила всякую мишуру, мнимую месть преподавателю неподчинением и даже акцент собственное нежелание. Адептка Аймит снова была в своей боевой форме готовой учиться заучки.
Только, как выяснилось, одно дело запоминать, зубрить, а другое — я и правда не понимала, что за нити требовалось брать, что конкретно я должна была найти. В затуманенной темноте своего сознания я не нашла никакого просвета злосчастных чувств, за которые надо было зацепиться, и ничего бы не вышло, если бы не раздался по-прежнему убийственно спокойный голос:
— Ненависть. Возьмись за нее, она в тебе есть.
Мрак вокруг меня вспыхнул ярко-красным, как если бы свыше где-то сверкнула алая молния, щедро осветив все на короткое мгновение прежде, чем я вернулась в реальность.
В воздухе застыло, словно замороженное, пламя. Того же цвета, что и рубин на моей шее (кстати, сейчас он был холодный, как льдинка), пламя, вызванное мной, моей магией, искрилось яростной энергией, но было будто пойманным в лампу… Прирученным. В обычном своем состоянии оно бы сожгло вместе со мной всю аудиторию, отделанную в основном благородным резным деревом, но на моих глазах языки огоньков висели в невесомости, не касаясь ничего, и только жалобно тянулись ко мне, дергаясь.
Рядом, мрачный, как замок знаменитый графа Вирстайна стоял, буравя меня побагровевшим взглядом, магистр Шайкан. Пальцы его правой руки скрещивались в жесте удержания. Что для мага его уровня сдержать мой всплеск?
Но маг был очень, очень на меня… зол. За что?
— Ты облажалась, — проскрежетал он, с легкостью рассеивая мое несчастное пламя. Он прозвучал так жутко, что я даже напряглась, готовясь вскочить на ноги и сбежать от кары, но сокращать расстояние между нами мужчина не спешил. — Я сказал аккуратно потянуть за нить, а ты сделала то, что я категорически вам совсем недавно запрещал: дала чувству тобой завладеть.
Я растерянно моргнула. Но ведь я не специально… Это, в конце концов, мой первый раз. Недостаточное, как мне казалось, основание для такого гнева.
Демон знает, что там на уме у этого дракона.
— Ты могла сорваться, ты могла выгореть, — тем временем он продолжил ледянящим тоном меня отчитывать, а я так и не могла понять, почему преподаватель осуждает меня за то, в чем моей вины, как неопытной студентки, совсем было немного. Ведь так могло получиться с каждым, просто чувство…
И тут я наконец поняла: ненависть.
Дело было в ненависти. Он сказал мне ухватиться за ненависть — сказал и угадал, потому что в коктейле моего к нему отношения главенствующим компонентом, оказалась именно она — жгучая, яростная, проглотившая меня с головой, стоило дать волю. Я испытывала к нему глубокую ненависть, пусть даже и наряду с некоторыми физиологическими симпатиями. Не могла ничего с собой поделать. То, насколько сильно во мне это чувство, можно было судить по вспышке, не столько напугавшей его возможностью моего выгорания, сколько расстроившей своей величиной, подтвердившей его догадку.
Мои выводы не остались для него незамеченными. Магистр переменился, выражение злости с его лица пропало. Раздался тяжелый вздох.
— И почему с тобой так сложно, невыносимая моя? — Внезапно спросил он с горьким, вяжуще, остро горьким смешком. — Почему с тобой все идет так наперекосяк? Что бы я ни делал, это рано или поздно ведет к худшему развитию. Почему, Мариабелла?
Тогда лицо его исказилось такой гримасой, что мне стало в действительности совестно. Я даже хотела было что-то ответить извиняющееся, сказать, что это не так, я не настолько уж ненавижу его, но не успела вставить ни слова.
— Я не оставался с тобой на твои праздники, потому что это портило бы тебе и твоей семье дни, — сокрушенно выдохнул он, качая головой. — Я приходил не чаще, чем обещал, хотя моя сущность рвала когтями душу изнутри, и зверь кричал: "Забрать! Запереть!" Как чертову принцессу в замке, запереть, не выпускать, растить только для себя одного, не делить ни с кем, никогда! Ты не знаешь, что значит истинная пара для бессмертного, потерявшего всякий смысл своей нескончаемой жизни. Когда проходит слишком много времени, краски на холсте неизбежно блекнут. После долгих, долгих столетий жизни, почти ничто больше не способно всколыхнуть интерес, ничто не касается эмоционального фона, и ты медленно коченеешь, лишаясь способности вообще что-либо чувствовать, постепенно лишаясь главного компонента жизни. Последние бессмертные отчаянно рыскают в поисках чего угодно, малейшей аномалии, что задела бы их. Тихо, незаметно поджигают искры военного конфликта, тратят безумные деньги, ищут себе врагов…
Запереть, как принцессу в башне. Звучало смешно, но в исполнении самого настоящего дракона мне становилось все больше не по себе. И чем дальше заходила его речь, чем ярче светилась искры в его взгляде, тем страшнее была мысль о том, что запереть меня, сломать, подчинить, в общем-то, никогда не поздно. Только вот что останавливало и останавливает его? К чему он клонит? Дракон говорил так, словно как бы и о других, но… Через собственный опыт. И я неволей вновь задалась вопросом: сколько же прожил и пережил этот мужчина? Во сколько сотен раз разница между нашим возрастом, насколько же я младенец для дракона, и зачем я ему тогда?
— Моим лотерейным выигрышем стала ты. — Я затаила дыхание, понимая, что ответ на мои вопросы сейчас прозвучат. — Я был в этом городе проездом, приехал по некоторым делам. Не люблю человеческую столицу, на самом деле. Шумно, хаотично все. Я жил и сейчас живу, так как там мои основные территории — в эльфийской королевстве. Думаю, тебе стоит знать, что ты переедешь туда рано или поздно… Так вот, тот визит стал роковым.
Губы лорда изогнулись в странной улыбке сквозь горечь. Он скрестил руки на груди и прошел немного вперед, к передним столам, медленно чеканя шаг, эхом раздающийся в этих стенах. Темно-изумрудный плащ, закрывающий спину магистра, немного волочился по земле кончиком.
Я смотрела на него, слушала и, честно говоря, чувствовала себя так, как если бы папа начал рассказывать трогательную, но неловкую историю о том, как встретил маму. Вот только на самом деле история у них очень скудная и, мягко говоря, неромантичная, и сейчас рассказ шел о том, как встретил, гм, тец моих будущих детей (от такой жуткой мысли я вздрогнула всем телом, едва не ударившись о стол коленом) свою истинную… Если бы любовь, если бы была между нами любовь, однако увы ничего, кроме чисто объективного интереса и некой забавы в отношении ко мне дракона не было: была забота, больше отеческая, странное собственничество, но на этом проходила уже грань. Как бы ни соблазнял меня своими вкрадчивыми речами и властными прикосновениями, оставляющими немалое потрясения моим гормонам, лорд Шайкан, но я не чувствовала в нем настоящего влечения ко мне. Это была и есть игра, и он наверняка не скрывает, почему так нравится ему играть.