Мчусь за реквизитом. Табальт с ревом догоняет меня и я с разворота замахиваюсь шваброй, но запястье обжигает болью. Рука немеет и мое бытовое оружие падает на пол.
— Пусти, псих!
— Что? — он зло усмехается и толкает меня на стол грудью. Грубо опускает ладонь на спину. Надавливает. Прижимает.
— Вы вообще не смеете…, — царапаю стол, чувствую едкий привкус злости, соли и металла от прикушенной на эмоциях губы.
Табальт наклоняется. Моего уха и шеи касается горячее дыхание, пропитанное запахом спиртного.
— Ты забыла свое место, служка…— тяжело дыша шепчет он.
— Пустите, немедленно!
— Только после того как ты ответишь за то, что ты сделала.
— Что я сделала? — истеричный смех подкатывает к горлу. Этот избалованный негодяй считает, что ему все позволено. И ведь сейчас мы одни, а я обездвижена.
— Ты посмела поднять на меня руку, — цедит он, неоднозначно и нагло проводя ладонью по моей пояснице.
— Я защищалась…
Боже, зачем я оправдываюсь? Ему плевать!
Скребу ногтями деревянную поверхность, дергаюсь, снова требую меня отпустить. Нет не прошу, требую и выкрикиваю:
— Ублюдок! Глупый, избалованный…
Не договариваю. Прикрыв на мгновение веки, я будто погружаюсь в другую реальность.
Снова школа, седьмой класс. Сын директора. Он стоит на фоне окна, из которого яркими, ослепляющими потоками бьет полуденное солнце. Ему весело. Издеваться над слабыми он просто обожал.
— Ты неудачница, где твои родственники, сиротка? Тебя не кому было даже в детдом отправить. На улице бросили…вот настолько ты никому не нужна, ущербная.
— У меня есть родители!
— Ты про тех, кто тебя из жалости приютил?
Слезы, что наворачивались на моих глазах, внезапно высохли. Что? Где логика? Я ее не ловлю. Похоже я слишком устала слушать гадости с оскорблениями и начала откровенно придираться к его словам.
— Ты только что заявил о том, как я никому не нужна, но тут же утверждаешь, что меня приютили из жалости. В твоих словах нет логичности, — я выпрямляюсь и перестаю обиженно втягивать голову в плечи, — может ты не такой умный, каким себя считаешь?
Класс будто накрывает вакуум, а мы с парнем смотрим друг на друга. Солнце, которое несколько секунд назад ослепляло мои глаза, куда-то исчезает. Становится мрачно. Серо. Небо затягивает свинец.
В гнетущем молчании класса, где только что происходило мое унижение, я и сын директора будто остаемся один на один. Его лицо искажает удивление. Потом непонимание и затем злость.
В этот момент раздается смешок кого-то из моих одноклассников. Сын директора вскипает и его ярость полностью направлена на меня.
— Ах ты, ущербная…я тебя щас отправлю туда, откуда ты выползла.
— Сомневаюсь, — само собой срывается с губ. Словно это говорю не я.
Пропускаю тот момент, когда в моей руке оказывается учебник и он молниеносно впечатывается в лицо сынка директора. Он визжит и…плачет, а я с ужасом вижу на его щеке отпечаток от книги, словно….
— Книга горит! Она книгу подожгла! — кричит кто-то и этот крик эхом пробивается в мое затуманенное сознание.
— Эй! В школе же курить нельзя!
— Пипец!
Медленно поворачиваю голову и с открытым ртом наблюдаю, как сгорают и кукожатся листы и картон в моей ладони.
Горящая книга выпадает, пронизывающий вой сирены оглушает и по лицу бьют капли ледяной воды.
Из воспоминания в реальность я возвращаюсь на удивление плавно, но ощущаю все тот же болезненно -едкий осадок.
Туман, окутавший сознание, постепенно отступал, пока Лаос что-то пьяно бормотал мне на ухо.
«Почему я вообще об этом вспомнила?» — задала себе вопрос, пытаясь скинуть туманные путы до конца. Я слишком абстрагировалась. Пора прийти в себя.
— Ты что-то хотела мне еще сказать? Ну-ка, я слушаю, давай. Дай мне повод тебя наказать.
Болтовня Табальта продолжает звучать дополнительным фоном, пока мой мозг словно на чем-то сосредотачивается. Браслет на руке нагревается и все мое внимание переключается на него. Моя ладонь сжимается в кулак.
В этот момент Лаос, оставаясь на своей невменяемой волне, сжимает до боли мое бедро. Я выругавшись, чувствую, как тело напрягается подобно натянутой тетиве и наполняется жидким металлом, который стремительно густеет.
— Не понял? — видимо его смутило мое ругательство.
Бывает. Да я раскрываю свою личность, но какая сейчас разница…он хочет причинить мне вред, а я этого не допущу и сейчас он получит свое.