Это великолепное стихотворение, в котором человек, полностью заблудившийся, потерянный, не стремится что-либо сделать из этой потери. Откровенность и самопознание появляются и исчезают как неизменённые и не меняющие ничего условия.
Когда Байрон достиг Швейцарии, то на Женевском озере встретил Перси Шелли, Мэри Шелли и Клэр Клермонт. Байрон и Шелли подружились. Непосредственный результат их общения в Женеве проявился в стихах, написанных Байроном в 1816 и 1817 гг. Однажды в июне Байрон и Шелли отплыли на лодке в укрепленный замок Шильон. После посещения подземелья, в котором несколько лет томился Бонивар, Байрон сочинил свой «Сонет к Шильону».
История Франсуа Бонивара, швейцарского патриота XVI в., заключенного в подземелье этого замка, вдохновила Байрона продолжить работу, и он сочинил одну из самых известных своих поэм – «Шильонский узник». В Бониваре Байрон создал главного героя, свободного от черт типичного «байронического героя», который обладал большей достоверностью и зрелостью, чем его предшественники.
В октябре 1816 г. Байрон отправился в Италию, посетил Милан, затем перебрался в Венецию, где не замедлил влюбиться в Марианну, жену хозяина гостиницы. Почти сразу же он завел вторую любовницу, красавицу Маргариту Коньи, жену пекаря, которую звал по имени возлюбленной Рафаэля – «Форнариной». 28 февраля 1817 г. Байрон послал письмо Томасу Муру, своему хорошему другу, в котором сообщал: «В настоящее время я болею. Карнавал, то есть последняя его часть и поздние ночи, немного утомили меня, но всё закончилось, и теперь – Великий пост, со всем его воздержанием и священной музыкой… Хотя я и не развлекался слишком сильно, по-прежнему нахожу «меч, износивший ножны», а ведь не так давно я только приблизился к двадцати девяти (годам. – А.Л.)». В этом письме Байрон также разместил своё новое, удивительное по силе чувств стихотворение «Не бродить тропою ровной…», отразившее его ощущения новой жизни вне Англии, без Августы, его жены и злобного света.
В начале апреля 1819 г. у графини Бенцони он встретил 19-летнюю графиню Терезу Гвиччиоли, которая была замужем за богатым графом 58-ми лет. Сильное взаимное притяжение сразу возникло между Байроном и Терезой. «Что мне делать? – писал в своих письмах Байрон. – Я влюблен и устал от беспорядочного сожительства». Отказавшись от «разных блудниц», он принял на себя роль кавалера-слуги (чичисбея) Терезы, его «последней привязанности».
Философски и стилистически Байрон стоит отдельно от других крупных романтиков. Он был наименее островным, самым космополитическим из них. Поэтическое воображение не было для него, как для них, средством откровения истины. Байрон стал легендой после своей смерти. Его влияние на искусство, музыку и литературу XIX века вряд ли можно исчислить. Хотя в викторианской Англии Байрон подвергался мощной критике и как поэт, и как человек.
Джон Китс был прямой противоположностью Байрону, и в творчестве, и в любви. Байрон называл поэзию Китса «великой, но непонятной», а проницательный Китс, с другой стороны, охарактеризовал творчество своего великого современника как «прекрасную вещь» в сфере «земной, театральной и пантомимической». Джон Ките считается самым романтичным поэтом из всех романтиков, ибо целью его творчества было желание освободиться от суровой действительности в поисках Красоты в воображаемом мире. «То, что Воображение схватывает как Красоту, должно быть Истиной», – утверждает Китс в прозе; и в «Оде греческой вазе» он говорит то же самое:
Хотя Китса соотносят с романтической поэзией в Англии, его творчество не было связано с другими поэтами-романтиками, и сам он считался среди них «белой вороной». На него набрасывались все: и борзописцы-критики из газет, и поэты его круга, как Ли Хант, и вообще все консервативные рецензенты, называвшие его стихи слащавыми и вычурными, уподобляли работам «вульгарного рифмоплета Кокни». Только потом прекрасную поэзию Китса назвали одним из самых больших достижений романтического периода.