Безымянному не нужно было оборачиваться, чтобы догадаться, что к воротам подошел сэр Ирем.
— Чтобы я больше не слышал разговоров о побегах. А теперь пошел отсюда, — приказал гвардеец. Вали будто ветром сдуло. Ирем проводил его долгим насмешливым взглядом, и Безымянный подумал, что, кажется, его приемный брат легко отделался, но все равно не удержался и спросил:
— И что с ним теперь будет?
— Ничего, — пренебрежительно пожал плечами рыцарь. — Мне нужно только отвезти их в крепость, а учить всех этих бестолковых новобранцев уму-разуму придется командирам в Четырех дубах. Вы с ним друзья?
— Нет, это Вали, мой приемный брат... А почему нельзя брать в крепость только тех, кому действительно хотелось бы стать воином? — спросил приемыш, опасаясь в глубине души, что Ирем вслед за Валиором посоветует ему не лезть не в свое дело.
Но рыцаря их беседа, очевидно, развлекала, потому что он ответил.
— Ополчение Энмерри пополняется каждые пять лет, а в городских казармах постоянно проживает три-четыре сотни человек. Боюсь, что мы не можем спрашивать каждого рекрута, чего он больше хочет — пахать землю или стать солдатом. Все, кто не захочет оставаться в крепости, через шесть лет смогут вернуться к прежней жизни.
— И почему мне еще нет пятнадцати! — вырвалось у приемыша. — Лучше бы я поехал в крепость вместо Вали.
— Значит, ты хотел бы попасть в крепость? — спросил рыцарь, с непонятным интересом глядя на него.
— Очень! — выпалил приемыш. И внезапно загорелся новой мыслью — а что, если попроситься в крепость Четырех дубов вместе с отрядом сэра Ирема? — Скажите, сэр... Вы не могли бы взять меня с собой?
Безымянный умоляюще смотрел на рыцаря. От волнения он даже позабыл, в какое раздражение обычно приводила жителей деревни его неприятная манера «пялиться на собеседника».
Глаза у приемыша были не просто карие, как у других южан, а неопределенного зеленоватого оттенка, словно прелая листва на дне ручья. На фоне смуглого лица с угольно-черными бровями и ресницами эти зеленоватые глаза казались слишком светлыми, большими и блестящими, особенно когда приемыш — как сейчас — был поглощен какой-то мыслью и смотрел на собеседника в упор. Пожалуй, лучше всех общее впечатление от его взгляда выразил Каренн, в припадке раздражения назвавший Безымянного «проклятым жабоглазым выродком».
Казалось, Ирем несколько опешил от внезапного порыва Безымянного. Но его замешательство было недолгим. Уже в следующую секунду рыцарь усмехнулся.
— Взять тебя с собой?.. Куда, в Энмерри? Или, может быть, в Адель?.. Сдается мне, ты сам не понимаешь, о чем просишь. Возвращайся-ка лучше домой и постарайся больше не оказываться ночью посреди болота — ни «случайно», ни намеренно.
Несмотря на то, что калариец говорил вполне доброжелательно, приемыш как-то сразу понял, что упрашивать бессмысленно. Он постарался сделать вид, что это его совершенно не расстроило, и ушел от ворот, нарочно вскинув голову как можно выше, но на душе у него было тяжело.
В эту минуту даже мысль о найденном под камнем кошельке бессильна была поднять ему настроение.
Глава 2
Громкий голос Валиора был слышен еще с крыльца. Но когда Безымянный дернул дверь и вошел, мгновенно стало тихо. Валиор, стоявший у стола и опиравшийся о его край обеими руками, словно его не держали ноги, повернулся к приемному сыну, да так и застыл, сверля его тяжелым взглядом.
Безымянный подумал, что с Валиором в последнее время творится что-то странное. Понятно, отчего он разозлился, когда полагал, что его средний сын сбежал из дома. Но почему он взъелся на него, увидев рядом с сэром Иремом? И почему так мрачно смотрит на него сейчас?
Приемыш отвел взгляд, чтобы его вид не показался Валиору вызывающим, и только теперь заметил то, что должен был увидеть с самого начала. Фила сидела за столом, подперев голову руками, и даже в полумраке было видно, что ее глаза опухли и покраснели так, как будто бы она недавно плакала. Хотя какое там «недавно»!.. Приглядевшись, Безымянный обнаружил, что по щеке его приемной матери медленно ползет слеза.
— Что случи... — начал он и сразу же осекся. Ну конечно! Она плачет, потому что Вали забирают в крепость Четырех дубов.
— Мама, не надо... с ним все будет хорошо, — пробормотал он, подойдя к Филе и порывисто обняв ее за плечи. Ему было очень стыдно. Как он мог забыть о ней, когда шатался по лесу и болтал с Вали у ворот... да еще завидовал ему, совсем забыв, каким ударом должен стать его отъезд для остальной семьи. До сих пор он никогда не видел Филу плачущей и сейчас чувствовал себя беспомощным, не зная, как ее утешить. Все приходившие на ум слова казались Безымянному тяжеловесными и неуклюжими. Возможно, потому, что сам он, хоть убей, не мог воспринимать случившееся с Вали, как трагедию.