Несколько минут раздавались в комнате жалобные всхлипы, приправленные ласковыми словами успокоения, которые произносила Хару. В тот момент парень не обращал внимания на происходящее вокруг. Он просто вцепился всеми силами в столь желанное будущее, которое не хотел отпускать, притом понимая, что все его усилия пусты и ничего не изменят... Да, он понимал... но не принимал. Он хотел все поменять, но не хотел менять ничего. Казалось, все, чего он желал — обратить время вспять, вернувшись в те «счастливые» моменты детства, которые ему подарила его семья...
Одновременно, семейные чувства перебивались романтическими, что ярким пламенем бушевали у него в душе... За сим, «бурная душонка» не могла прийти в покой, постоянно продолжая поиски чего-то высшего, чего-то большего, нежели всё то, что он видел перед собой. И действия его не могли являться ничем иным, как самообманом. Все его «поиски» на самом деле были лишь противостоянием его внутренних «я», одно из которых полностью приняло себя таким, каким оно и являлось, а другое не могло согласиться на такую подлость, продолжая отпор от собственных чувств и мнений. Все эти напускные «размышления» были лишь поводом продолжить внутреннее торжество разума и логики над чувствами и теплом.
– (Нет! Нет! Я могу! Я хочу! Я не могу и не хочу! Я должен! Есть причины! – пытался убедить себя в чем-то парень...)
Внезапно, мысли его укрепились... всё вдруг стало ясно... Будто вмешалась третья сторона его «я», которая расставила все точки над и...
– (Конечно... должно быть, я во сне... Проснуться я хочу... Проснуться я могу... К чему я вру себе... Всё это — детище моих решений, моих поступков и шагов исход... Не должен убеждать себя я в том, во что не верю всей душой. Люблю ее... но быть с ней не могу. Взглянув со стороны, предельно ясно стало всё... И ей так будет лучше, коль я уйду и не оставлю здесь проблем... Надеюсь, я найду истинный путь, по которому пройтись смогу, о камень не споткнувшись... Камни... много было их? Нет... Не помню даже хоть сколь-нибудь высокой я преграды, что меня остановить могла. Я не видел этих стен, я не чувствовал этих высот... Я был собой... тем ленивым и безмятежным существом, которое влачило свое жалкое существование без мечт и целей... Что-то изменилось... Я стал деятельным? Нет... Появились те преграды и стены, чтоб не увидеть которые, я должен был расти по сей день... А теперь... Эти стены станут стенами моей клетки, в которую меня, будто погонщик, загнала жизнь. Я сам во всем повинен... И не могу теперь сбежать отсюда... Страх сковывает и без того слабые конечности, прибивая их к земле... Боюсь встречать свою судьбу, хочу всего, отдав взамен ничто. Люблю и быть любимым я хочу... и вижу теплоту в глазах любимой... Но то тепло я взять всё не решусь. И греть меня оно не будет: другого не дано. Желаю лучшего я ей, но думаю, что плох я столько, что со всей своей любовью и заботой — счастливой сделать даму не смогу... Одной любовью сыт не будешь, одним теплом душевным в зиму не согреть, одной заботой жизнь — не защитить... И даже в тот момент, когда представлю я себя кем-нибудь великим, всё так же думаю о слабостях своих... Все недостатки в трезвости заметил я, я вижу их, их чувствую. И думаю, что недостатков столько, что ни один достаток не восполнит их. И до того дошло, что в абсолют возвел все промахи свои, стерев с доски сознанья все свои мечты и цели... «Я не смогу», «Я не способен» – думал я, но дальше — хуже... Будто бы в пучину, утягивало меня в бездну отчаяния... Теперь достигла пика вера моя... Вера в собственную безнадежность... вера в то, что пусто думать, пусто говорить и делать... А в чем же смысл? Нет его... Как нет его во всем сим бытие... Хочу любить? Хочу любить. Хочу любить! Хочу любить... Всё врал, что не хочу, всё утопал в сомненьях... топил я чувства в отрицании сего... Она добра, она миролюбива. Она любит всех, кто был с ней и любит тех, кто есть... И, вероятно даже, любит тех, кто будет... И почему боюсь я быть с ней? Боюсь, меня затем возненавидит? Нет... Боюсь лишь стать тем камнем, что всю любовь ей разобьет и чувства ей перемешает, сломав её, испортив и прокляв на столь болезненное... дальнейшее существованье.)
И все же, вскоре он пришел в себя... затихли всхлипы, расслабилась хватка и раскрылись глаза... Он слегка поднял голову и посмотрел прямо в глаза своей любимой, что сейчас лежала и так же пристально смотрела на него. В глазах её читалось беспокойство, волнение и страх за брата... Увы, лишь брата видела она... наверно. По крайней мере, в отражении лишь родственника разглядеть мог Алекс.
Он слегка улыбнулся, как обычно улыбался в случае, когда им недоволен кто-то, как делал он всегда, и, прикрыв на миг глаза, сказал: