Сейчас у этих козаков появился новый предводитель, или, как его называли поляки, гетман, который, как доносили агенты кардинала, вел успешную кампанию против коронных войск, что уже угрожало не только потерей Речью Посполитой украинских земель, но и всему королевству.
Как же звали этого предводителя, этого гетмана? Его несколько лет назад Мазарини рекомендовал французский посол в Варшаве, именно благодаря его, этого гетмана, посредничеству более двух тысяч козаков приняли участие в осаде Дюнкерка. Наверняка его помнит этот заносчивый наглец Конде. Но в то время кардиналу было как-то не до украинского гетмана…
Размышления Мазарини прервал стук в дверь.
Появился камердинер.
— Шевалье д’Артаньян, — доложил он.
Камердинер сделал шаг в сторону. В комнату вошел мужчина, одетый по-военному. Камердинер молча поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.
Это был мужчина лет сорока, хотя он вполне мог быть и моложе — его сильно старили изможденное лицо и впалые глаза. Мужчина был невысокого роста, худой, его волосы были черны как смоль, но в них уже виднелась седая прядь. Его несколько потухшие глаза время от времени вспыхивали, и тогда их взгляд становился живым и цепким. Лицо вошедшего было смуглым, продолговатым, но с выдающимися скулами, челюстные мышцы были чрезмерно развиты, что выдавало в нем гасконца, одного из многих, кто нашел в свое время пристанище в роте мушкетеров Его Величества, особенно после того, как ее капитаном стал граф де Труавиль (гасконский дворянин известный также как де Тревиль).
Вошедшего звали Шарль де Бац де Кастельмор, хотя сам он предпочитал именовать себя по фамилии своей матери — д’Артаньян. В прошлом королевский мушкетер и гвардейский офицер, ныне он был одним из свиты так называемых «простых дворян» Его Преосвященства кардинала Мазарини.
Шевалье д’Артаньян поклонился кардиналу.
— Я к вашим услугам, Монсеньер, — сказал гасконец.
— Что же так долго, мой любезный друг? — нетерпеливо и немного надменно сказал Мазарини. — Я посылал за вами полчаса назад.
— Я спал, Ваше Преосвященство, — ответил дворянин — без вызова, но с достоинством.
— Спали? — в голосе кардинала слышалось удивление, к которому явно примешивалось недовольство.
— Да, Ваше Преосвященство, спал. Я лишь сегодня утром прибыл из Перонна, куда ездил по поручению Его Преосвященства….
— Да-да, конечно, прервал его Мазарини, — я не забыл, с каким усердием вы мне служите.
На лице месье д’Артаньяна появилось подобие улыбки.
— Вы снова мне нужны, — кардинал улыбнулся в ответ своему слуге, то ли с состраданием, то ли с издевкой, хотя, скорее всего, здесь было и то, и другое.
— Итак, — проговорил Мазарини, — вы мне нужны для одного деликатного дела.
— И что же это? — поинтересовался, впрочем, без особого энтузиазма, д’Артаньян.
— Вы поедете в Польшу.
— В Польшу? Я, честно говоря, больше надеялся на Лондон.
— Нет, мой любезный друг, именно в Польшу.
— Осмелюсь спросить, с какой целью. Вероятно, вы хотите, чтобы я передал ваши наилучшие пожелания королеве Марии Луизе?
— Вы поедете инкогнито, — продолжал кардинал, как будто не услышал легкомысленную шутку военного. — Забудьте о королевском дворе, вам не просто не стоит — вам ни в коем случае нельзя там появляться, — на последних словах эмоциональный итальянец перешел практически на крик. Но он сразу же овладел собой. — Вообще о вашем визите никто не должен знать, ни в Польше, ни даже во Франции.
— О-ля-ля, неужели мы объявляем войну Польше? — вновь, было, пошутил д’Артаньян.
— Вы задаете слишком много вопросов…, — на этот раз Мазарини не стал игнорировать юмор гасконца, его глаза на мгновение озарились гневом. — Впрочем, именно за это я вас ценю, — теперь уже примирительно произнес кардинал.
Он сел за стол, его взгляд на мгновение стал рассеянным. Затем Мазарини вновь поднялся.
— Итак…, — произнес кардинал, собираясь с мыслями. Он начал расхаживать взад-вперед по комнате.
— Итак…? — проявил услужливую заинтересованность д’Артаньян, его глаза следовали за движениями Мазарини.
— Да, к делу. Вы наверняка помните, мой друг, пару лет назад при осаде Дюнкерка польские полки, которые проявили отвагу и военное искусство?
— Да, Ваше Преосвященство, безусловно, помню.