— Я не могу вынести этого, — жаловался Броди. — Все, что мне было нужно — так это влюбиться в фотографа, который будет представлять одежду других дизайнеров лучше, чем мою. Я справился с этим, Даная, и я проиграл. Я хочу вступить в фотографическое соревнование. Ты будешь моей девушкой, Даная Лоренс?
— О, — драматично вздохнула она, — какое-то мгновение я думала, что ты собираешься сделать предложение.
Он обезоруживающе усмехнулся, у него были усталые глаза, а на лице двухдневная щетина, потому что днем и ночью он работал над своей новой коллекцией, но его бледно-голубая рубашка была безупречной, а костюм являл собой совершенство. Он выглядит так, думала Даная, как и должен выглядеть модельер — элегантным, но небрежным, сильным и мужественным. Тогда, черт побери, почему она ничего не чувствует?
— Главные вещи — в первую очередь, — весело считал он. — Ты хочешь обручальное кольцо, так ведь? Завтра поедем к Хэрри Уинсток, или к Ван Клифс, или Картье. Ты выберешь сама. Единственно, чего я хочу — это дать тебе возможность сначала выяснить, сможешь ли ты жить с таким сумасшедшим парнем, как я. На самом деле, Даная, все это не так, — добавил он неожиданно серьезно. — Я не просил тебя так сразу выйти за меня замуж, потому что боялся, что ты скажешь «нет». Я думал, что так я просто смог бы чуть-чуть подтолкнуть тебя к этому.
— Броди… — Даная торопливо провела рукой по рыжим волосам, думая, что бы ему ответить. — Послушай, — наконец-то вымолвила она, — разве мы не можем оставить наши отношения такими, как они есть, на какое-то время? Я всегда счастлива, когда я с тобой, Броди. Ты нравишься мне больше почти всех мужчин, которых я знаю.
— Нравлюсь? — Он насмешливо приподнял брови. — Почти… Не очень-то хорошие слова, детка. Я мог бы прожить с этим «нравишься» какое-то время, по крайней мере до тех пор, пока я не смог бы убедить тебя переоценить все это, но «почти» — теперь это заставляет меня думать, что есть парень, который нравится тебе больше, чем я. Верно?
Даная покачала головой, опустив глаза и глядя на великолепные фрукты, поданные на изысканном большом белом блюде. Конечно, Броди был прав, она не могла избавиться от видения стоящего перед глазами Вика Ломбарди, рассекающего мощными рывками бассейн «Харбор-отеля», и не могла стереть из памяти его профиль, будто отпечатанный на фоне роскошной черной ночи, не могла забыть вызов в его глазах, когда он поставил под сомнение ценность того, чему она отдавала свой талант, и огонь, когда он обнимал ее, сливаясь с ней этими душными, страстными ночами…
— Все в порядке, Даная, — сказал Броди, беря ее руку. — Я просто попытался, вот и все. Мы остаемся друзьями?
— Если ты все еще хочешь иметь меня другом.
Ее зелено-карие глаза нетерпеливо-вопрошающе смотрели на него, и Броди Флитт проклинал себя за то, что был таким дураком, но она ему действительно очень нравилась. Она интересовала и волновала его этим странным сочетанием жесткой целеустремленности и уязвимости.
— Конечно, я хочу, чтобы ты была моим другом, — ответил он, целуя ей руку, — и предложение остается в силе, Даная. Как ты решишь.
Но когда позднее его лимузин подъехал к дому Данаи, Броди не предложил подняться и выпить чего-нибудь. Он просто наклонился и легонько поцеловал ее в щеку.
— Позвони мне на следующей неделе, детка, — сказал он. — Пообедаем вместе, хорошо?
Даная с любовью украсила свою квартиру, выбрав два цвета — белый и черный, которые она использовала, подписывая свои работы, и заполнила это пространство вулканической смесью предметов постмодернистского стиля и высококлассной аппаратуры, добавив вспышки красок выразительных картин, которые как бы разлиновали стены. Но сегодня все выглядело безлико и одиноко. Просто коллекция предметов и идей. Одна стена была занята сверкающими стальными книжными полками, на которых рядами стояли альбомы в кожаных переплетах, заполненные фотографиями — теми, что она выполнила и посчитала достойными своего таланта. Вспоминая квартиру, которую она занимала до того, где каждое свободное место было занято ее работами, она решила никогда не развешивать их дома, сделав исключение для одной-единственной, которую повесила в спальне, — самую первую фотографию Галы, размером три фута, где все пространство занимали и притягивали к себе огромные невинные глаза и нежный, чувственный рот.
Она сняла с полки альбом, опустилась на колени на блестящие черные лакированные доски пола и открыла его. Переворачивать страницы альбома, чтобы найти то, что она искала, не требовалось — альбом уже привычно открывался на странице, где была фотография Вика Ломбарди, сделанная на Харборе. Она знала его лицо по памяти, каждую напряженную линию: широкие брови, темные волосы, ясные глаза, слегка прищуренные и задорно-вопросительные, когда он глядел на нее; решительная линия подбородка и прямой нос. Лицо, не знающее компромиссов, решила она со вздохом, закрывая альбом и думая, что она делала глупость, позволяя воспоминаниям о преданном своему делу репортеру, такому, как Вик Ломбарди, изменять ее жизнь. С тех пор как они расстались, она получила только одну весточку — яркую открытку храма в Индии, и ее глупое сердце сжалось, когда она прочла: «Скучаю по тебе, Даная Лоренс!» — это все, что там было написано. И он совсем просто подписал ее: «Вик». Не написал «люблю», «обнимаю», «целую», без страстных заверений, что не может жить без нее, когда она и вправду боялась, что не сможет жить без него.