С фотокамерой на шее Даная рассматривала сквозь дымку от горящих факелов десятки украшенных цветами столиков, сервированных хрусталем и серебром, и гирлянды из цветов, обвивавшие величественные колонны и широкие лестницы. В зале было полно изящных, красивых дам и загорелых симпатичных мужчин, а официанты в голубых ливреях, не переставая, разливали розовое шампанское. Даная подумала, что зал был похож на съемочную площадку какого-то итальянского фильма. Она узнала очаровательных сестер Фенди, прекрасно смотревшихся в алых платьях и разговаривающих с Карлом Лагерфельдом. А это неужели та самая Палома Пикассо, такая элегантная в синем платье? А вот это точно— Катрин Денев, в платье от Сен-Лорана. Американцы тоже были здесь. Диана фон Фюрштенберг была в черном и выглядела очень сексуально, а Линн Вейт в романтичном вечернем платье желтого цвета смотрелась просто прекрасно.
Сжимая в руках камеру, Даная пробивалась сквозь толпу, фотографируя, как сумасшедшая. Но интересно, где Брахман?
Томазо Альери стоял, прислонившись к колонне и сложив руки на груди, кашляя от дыма горящих факелов и не прислушиваясь к беседе, которая велась рядом с ним. В тридцать лет Томазо был одним из самых знаменитых и популярных модельеров Италии. Он сумел создать себе имя и за рубежом, открыв свой собственный стиль, который одновременно сочетал в себе молодость и шик. Его беспокойные серо-карие глаза лениво следили за Данаей, вертевшейся вокруг с камерой наготове. Он обратил внимание на очертания ее груди под мягкой шелковой блузкой, на румянец от волнения на щеках, на ее пышные кудрявые рыжие волосы.
Проталкиваясь сквозь толпу, Даная наконец заметила Брахмана. Девушке, с которой он стоял, было около девятнадцати лет, и она была необыкновенно красива, с длинными черными волосами и такими же черными, как у него, глазами. На ней были красный бархатный топик без бретелек и юбка с оборками, которая, как определила Даная, была от Валентино. На шее, в ушах, на изящных руках у нее было столько рубинов, сколько можно было увидеть разве только в витрине ювелирного магазина «Булгари».
Когда Брахман положил руку на хрупкое плечо девушки, Даная направила на них камеру и быстро сделала несколько снимков. Умирая от ревности, она нырнула в толпу, жалея, что увидела их, но не в силах уйти совсем. Она сердито упрекала себя за то, что не имеет никакого права испытывать подобные чувства. Она явилась сюда не как любовница Брахмана, она была просто его помощником. И ни разу за то время, что они находились в Италии, он не дал ей повода думать по-другому. Она, конечно, надеялась, что объяснялось это тем, что они были очень заняты — просто не оставалось времени на маленькие знаки внимания и задушевные беседы, на романы времени не хватало.
Но будь проклят этот Брахман, будь он проклят!
Она снова направилась к его столику и, затаившись в тени лестницы, продолжала снимать Брахмана и его спутницу.
— Perdone, carina[12], но после такой работы вам следует выпить бокал шампанского.
Она взглянула на стройного, смуглого молодого человека, который улыбался ей.
— Томазо Альери, — представился он. Его яркие карие глаза улыбались ей из-под густых бровей.
Она машинально протянула руку и взяла бокал, который он предложил ей. С привычкой фотографа подмечать все детали она заметила широкий лоб, крупный нос и полные чувственные губы, волевой подбородок и гладкие черные волосы. Даная мгновенно вспомнила его лицо, часто мелькавшее на страницах «Огги», «Пари-матч» и «Пипл», журналов, печатающих сплетни о знаменитостях мирового масштаба.
— Вы отличаетесь от других, — прошептал Томазо, не обращая внимания на шумную толпу вокруг. — Редкая птичка в неярком оперении среди пышных попугаев и какаду. Ах да, конечно! Сейчас я понял, кто вы, — о вас говорят, что вы маленький птенчик Брахмана. — Он оперся одной рукой о стену позади нее и наклонил к ней голову. — Скажите мне, carina, — шепнул он, — это правда?
Маленький птенчик Брахмана? Она пришла в ужас. Что он такое говорит о ней?
— Я ассистент Брахмана. Работаю с ним уже почти два года, — холодно ответила она. — Меня зовут Даная Лоренс.
— Понятно. Ну тогда, если то, что говорят о вас, неправда, мне повезло. Скажите мне, carina, — продолжал он, беря ее под руку и двигаясь к большим двойным дверям, которые вели в отделанный мрамором холл. — Вы когда-нибудь чувствовали одиночество среди толпы людей?