Примечания:
Диплах – накидка, которая крепится застёжкой на правом плече.
Линоторакс – особый доспех. Изготовлялся из нескольких слоёв простого льна, скреплённых между собой клеем. Мог выдержать выстрелы из лука и удары холодным оружием.
4. Призванный. Слишком личное
Кристиан устал, был зол и голоден, но, едва завидев приземистый домик, увитый плетущимся растением с мелкими оранжевыми цветами, улыбку сдержать не смог. Присыпанная золотистым песком дорожка бежала с холма вниз, огибая старую яблоню, чьи ветви клонились под тяжестью краснобоких плодов. Наверняка сегодня придётся добрый десяток кругов над ней пролететь, собирая поспевшие фрукты: Ани будет сушить их и вялить, а половину спрячет надёжно в глубокой яме, вырытой неподалёку в лесу. Несколько лет назад Кристиан создал пять амулетов, что сохраняли продукты в первозданном виде, сберегая от порчи и разложения. Ани тогда, помнится, с ними, как маленькая, носилась. Хотя она всегда для него маленькой была. Его нежно любимой младшей сестрёнкой.
Едва порог переступив, распахнул объятия:
— Ани, я дома!
И невысокое голубоглазое счастье метнулось к нему, протягивая перемазанные мукой ладони:
— Ну наконец-то, Тиа. Я тебя так ждала…
Лишь прижавшись к его груди, Ани поникла, дрожа. Обнимая сестру, всем сердцем ей открываясь, Кристиан почувствовал, насколько ей плохо и тяжело.
— Что… что случилось, Ани?
— Выйдем во двор, да? — лепетала она тихонько, слабо, беззастенчиво вытирая ладони о его гиматион. Разве это могло показаться важным? — Аглая умерла, Тиа, — шепнула сестра, когда Кристиан усадил её на маленькую скамейку в тени двух груш и ореха — их крохотного садика, любовно обихоженного руками Ани. Сейчас эти руки с маленькими аккуратными пальцами теребили гладкую ткань нежно-зелёного платья. Ани любила такие наряды — длинные, летящие, так не похожие на то, что носили женщины здесь. Однажды увидев их в одной из далёких стран, она навсегда о хитоне забыла. Сама платья шила. И носила сама, выделяясь в толпе и ничуть не стесняясь этого. — Ты обратишь её? Скажи, обратишь?
— Я не могу, Ани. Она была рабыней отца. — И замолчал, ласково поглаживая большими пальцами горячие девичьи запястья.
Он прекрасно понимал её состояние: Ани всегда очень тяжело переживала чужую смерть — кривила губы, отпуская Кристиана на охоту, и хмурилась, видя забитую им дичь. Несколько лет назад слёз сдержать не смогла, разделывая тушу оленя. С тех пор Кристиан приносил ей лишь мясо и шкуры. Обязательно порознь. Так было проще. Ему и ей. Но не от всего выходило сестру укрыть. Иногда жница приходила в дом, не стучась. Иногда жница уносила рабов-кормильцев, и никто с этим ничего поделать не смог бы.
Рабами никогда не были вампиры. Лишь люди — слабые теплокровные существа, чья жизнь без еды и крова возможной не представлялась. Впрочем, те, кто рабов себе позволял, редко заботились о них в должной степени. Купленные в ближайшем городе на торгах, рабы были бесправным скотом — уборщиками, прачками, поварами. Таким был мировой порядок. Так поступали все. Но в поселениях вампиров были рабы иного предназначения. Таких выбирали тщательно, о них заботились. Их неволя была бы раем, кабы не единственный долг — долг кормильцев, призванных насытить хозяина в любой миг. Частые кровопотери быстро изматывали слабые человеческие тела. Кормильцы не жили долго. К ним не привязывались. Их не запоминали. Но уж слишком жалостливой и доброй была Ани. Глядя в её осунувшееся лицо, Кристиан чувствовал собственное бессилие. Оттого злился. Что, что он изменить мог? В их доме и так не было прислуги. Повинуясь желанию Ани, он всем невольникам даровал свободу, предпочитая кормиться в домах удовольствий, где звонкая монета оплачивала не только продажных женщин, но и свежую кровь. Вот только отец — уважаемый старейшина Теодор — капризам слишком ранимой дочери не внимал. А Кристиан не смел спорить. И без того отношения с отцом натянуты. Слишком опасно на рожон лезть.