— Адау? Разве так я тебя учил? «Хозяин», моя милая (не забыла ведь?). Или тебе больше нравилось «господин»?
Эри помнила, слишком хорошо помнила ту науку. Руки сами собой у груди сложились молитвенно. Подбородок на кончики пальцев — и на колени встать. Но воспротивилась, чрезмерно порывисто, резко вскинулась.
— Время прошло, Адау. Ты в моём мире и на моей земле. — А где-то внутри дрожало. Маленькая девочка помнила длинный хлыст. Маленькая девочка Эри знала, что случается с непокорными. Но во взрослой, поднявшейся в полный рост Эринель сейчас говорил властитель. — Я не ждала тебя и (ты знаешь) тебе не рада. Но, если кем-то свыше тебе дарована вторая сущность, стань нашим братом и склони голову на общем сборе пред теми, кто перевоплотился раньше.
Несколько мгновений слова, казалось, висели в спёртом воздухе помещения. Адау не двигался — поглаживал аккуратную бородку пальцами правой руки — такой знакомый, до безумного крика знакомый жест.
— Вот как ты поёшь, властитель, — обронил наконец с усмешкой — и вдруг рванулся, метнулся к Эри. Сверкнуло светлым, мазнуло чёрным… Хрупкую женскую фигурку опрокинул на пол огромный зверь.
Эри не двигалась. Прямо в её лицо жаром дышал разъярённый тигр, исполинский белый тигр, способный смести её-кошку так же просто, как человека, и стремительно растерзать.
Адау смотрел, немигающими жёлтыми глазами смотрел. Будто оценивал нечто новое, но скорее хорошо позабытым старым любовался после долгой разлуки.
«Отныне властитель — я, — взорвалось в голове голосом почти что нечеловеческим. — Право передашь миром — или вот так же подо мною раскинешься перед племенем».
И тяжесть исчезла, схлынула. Человек-Адау сидел на её, Эринель, постели, поглаживая пальцами бороду. Человек-Адау протягивал Эри руку и слишком омерзительно улыбался. А она на земляном полу продолжала лежать, отчаянно хватая ртом воздух. Жизнь её снова рухнула, жизнь её стала кошмаром вновь.
— От судьбы, моя дорогая, не убежать, — говорил Адау.
Униженная, Эринель в ответ из последних сил непокорно щурилась.
***
Короткие лапы слишком грузного, массивного пса с хрустом ломали рассыпанный по земле хворост, шуршали опавшей листвой и вместе с рваным, натужным дыханием создавали непередаваемый шум. Ги снова тревожили.
«Говорил же: люблю охотиться в одиночестве», — мысленно бросил за спину, надеясь: преследователь внемлет и наконец отвяжется. Но лапы застучали ещё сильнее.
«Научи меня, Ги, пожалуйста, научи!» — принеслось ответом. Преследователь коротко тявкнул и заскулил. Пришлось остановиться, вернуться и чувствительно стукнуть наглеца по большому чёрному уху.
«Домой возвращайся, Лод!»
Он в ответ заскулил опять. Несмышлёный, страдавший в прежней жизни ожирением мальчик Володимир, найденный в далёких Славянских землях, был на редкость неповоротливым и неуклюжим зверем, некрасивое тело которого, впрочем, скрывало в обоих ипостасях необыкновенно светлую и добрую личность. Личность эта, почти такой же, как Ги, новичок, искренне к нему привязалась. Вот и топала везде по пятам. А что с ней, беднягой, делать?
«Ги, я тоже хочу охотиться, как все, быть полезным…» — Снежно-белый с чёрными ушами и каким-то слишком уж большим носом, Лод грустно, почти по-человечески засопел, голову медленно опустил на передние лапы, прикрыл глаза… А они у него красивые, как капельки янтаря, и бесконечно, безумно грустные.
«Значит, ты будешь во всём меня слушать, — произнёс мысленно Ги: это даже для него стало неожиданностью. — Превращайся сейчас. Будем с тобой рыбачить».
Так появился их тандем с Володимиром. Ги ценил уединение и покой, но удивительным образом присутствие Лода этих благ его не лишало. Вся недолгая жизнь мальчика прошла под надзором лекарей и жрецов. Никто не знал, чем он болен. Считали, богами наказан за грех, о котором совсем не знал, и поддерживали жизнь в огромном, но слабом теле.
Потом Володимир как будто умер. Или, по крайней мере, в чёрное беспамятство провалился. И возродился псом. Неожиданный глоток абсолютно новой, здоровой жизни вынудил его сперва с протестом ненавидеть раскормленную, раздутую оболочку. Гиацинт показывал, как можно себя менять.
Вместе они бегали, ходили, стреляли из луков и строили уютный дом на крохотной, залитой золотым осенним солнцем поляне. Трудились, совсем как люди: забыв о невероятных способностях, валили деревья, очищали от веток, распиливали на брёвна, затем — на доски; не боясь ни воды, ни грязи, месили речную глину и смеялись. Очень много смеялись. И оба учили друг друга иначе жить.