Рубашка, расстёгнутая на две пуговицы, манжеты на два заворота, прогулочные брюки и, вместо невыносимо узких туфель, мягкие, почти неощутимые мокасины из выделанной замши. Дико непрактично для весенних дождей, но жутко удобно. Топаю по периметру подиума, стараясь изжить в себе сорокалетний пессимизм. Денег, которые мне обещали, хватит не только на подарок Паю и Илье. А остаток я потрачу… Ко мне по бокам пристраиваются двое милых омег в теннисках с капюшончиками и узеньких рваных бриджиках. Я выгляжу, как папаша, делающий променад с сыновьями-подростками, или сексуально озабоченный учитель колледжа для мальчиков. Я больше похож на англичанина, чем на француза, хотя мой крупноватый нос с благородной горбинкой вполне себе… Свят любит целовать меня в переносицу в хмурые складочки между бровей. Я неосознанно улыбаюсь и небрежно притягиваю к себе довольного омежку. Щёлк! Щёлк! Щёлк! Фотокамеры звереют! VIP-зона балдеет. Свят сзади выпускает лёгкий мускусный запах, который даёт мне понять, что я переигрываю. Последний поворот. Фабио смотрит, не мигая, немного откинув голову. В глазах немерено грусти и спокойствия. Мирро держит друга за руку. На следующем дефиле кто в чём: а я в майке и домашних хлопковых штанах из льна. Всё интимно-просто и комфортно. Мне этот комплект идёт, хотя я бы предпочёл менее маркие цвета. У Макеева майка и шорты, обалденно низко сидящие на бёдрах, так что видны косые мышцы живота, убегающие в пах. Мой бес вальяжен и горяч, он нагоняет меня в три шага, что не очень-то по плану, кладёт мне руку на плечо, и мы фиксируем позу на пару секунд.
— Это не семейная фотосессия, а дефиле! — шиплю я сквозь усмешку.
— А мне похрен! — скалится бес. — Тебя глазами уже пол зала трахает, а вторая половина откровенно ненавидит…
— Не дури!
— А ты… прекрати быть таким роскошным, старик!
— Я не могу это контролировать!
— Зна-а-аю! — обречённо выдыхивает Макеев. — Как думаешь, если я тебя засосу перед элитной зоной, будет большой скандал или терпимый?
— Свят, осади с прилюдной сценой ревности! Я твой муж, и останусь им. То, что Фабио сидит в зале, конечно, не добавляет мне спокойствия, но…
— Но я сам отпустил тебя в эти нежные объятия! — тоскливо произнёс Макеев и поник головой.
После запланировано ещё одно испытание для сердечной мышцы гостей дефиле: нас одевают в пижамы. Спальные штаны и расстёгнутый халат-пеньюар цвета горячего шоколада из шёлка приятно холодят возбуждённое тело. Мои соски съёжились до размера горошинки, и на них плотоядно посматривают многие альфа-модели. Глаза Свята от ревности уже блестят так, что не видно радужки. Мужу достается потрясающий шёлковый чёрный комплект, по развевающемуся подолу халата разгорается пламя, рисунок 3D, и ощущение такое, что огонь бежит за Макеевым. Осталось этому чертяке приделать рожки, хвост и дать в руки вилы. Теперь он впереди меня, расточает миллион феромонов, босой, ведёт своё пламя по звёздному подиуму. На первом повороте он резко останавливается, ждёт меня, протягивает руку. Я усмехаюсь в усы, которые недавно сбрили, и влипаю в него плечом. Мне не стыдно… не неловко, мне надо хоть чуть-чуть успокоить его огонь. Свят обнимает меня за торс, и мы фиксируем позу.
На моём бедре дрожит влажная рука мужа, и я слышу хриплый шёпот:
— Я люблю тебя, альфа!
— И я… люблю тебя, альфа!
Когда идём дальше, вижу, как левый сектор быстро покидают две грациозно-стройные фигуры, мой сын уводит Фабио. Мой сын… любит этого человека, такой светлой чистой любовью, что моё горло сдавливает горький спазм. Как бы это прокомментировал мудрый Ламерт? Не бывает любви без печали…
Не бывает любви без печали,
Без болезненных спазмов в груди.
У кого-то всё это в начале,
У кого-то… ещё впереди.
Есть любовь — набирайся терпения,
И не бойся той боли ничуть.
Будут ссоры, скандалы, сомненья,
Ты же сам выбираешь свой путь.
Коль накатит, показывай ревность.
Только верь, что твой выбор один,
Сердце скажет, чего тебе делать,
Если любишь и так же любим.
Последнее дефиле ждут все в зале. Наши тела практически полностью во власти глаз и камер: на нас только трусы разных фасонов — от боксеров до узких бикини. Мне (слава тебе, Хоспади!) достаются практичные тёмные боксеры в мелкий белый горошек, а Святу — бежевые хипсы, короткие брифы-боксеры, напоминающие прямоугольник, идеальные для его крепкой спортивной задницы и сильных ног. Хотя этот бес и в стрингах бы прошёлся или в джоксах (их ещё называют раковиной или мужским бандажом).
Последний сексуальный залп сделан!
По мере нашего поступления в зал, подиум накаляется до бела. Стройные красивые разной степени загара тела друг за другом, заставляют гостей подобраться и сдерживать судорожное дыхание. Мы все невозможно красивы, молоды — ну, кроме меня, — и недоступны.
Теперь Свят проскальзывает вперёд меня, наверное, чтобы посверкать товаром перед моим носом. Я выхожу предпоследним, а затем трое потрясающих омежек в белоснежном нижнем белье, декорированном жемчугом, пёрышками и ещё какой-то хренотенью, короче… для первой брачной ночи. И эти симпатяжки с горящими глазками облепляют меня с моими скромными боксерами-шортами в горошек. Топай, Макеев, топай! Наверное, я действительно выгляжу респектабельно и надёжно, как несгораемый сейф. Я обнимаю сразу двоих омежек, позволяя журналистам всё это жадно сожрать, а третьему под аплодисменты целую ручку и пропускаю вперёд…
Влетаю в душноватое от возбуждённых, смешавшихся запахов всех статусов, закулисье. Модели уже жадно глотают минералку с лимоном, кто-то пьёт кофе, и все не торопятся одеваться. Меня сгребает в объятия Свят и… целует прямо при всех глубоко в губы. Кое-кто издаёт стон разочарования. А я понимаю, что жутко устал.
— Кофе, любовь моя?
— Литр, не меньше! Свят, сюда Мирро с Фаби не заходили?
— Кто ж их сюда пустит, дорогой?
— А фиг знает.
— Позвони нашему гению лёгких десертов и спроси, где они с сердечным другом зависают, — Святу, конечно же, это не было по душе, но он видел, как я обеспокоен.
— Угу, сейчас, только в туалет прогуляюсь! — я влезаю в чьи-то шлёпки и иду в уборные. И первого, кого я встречаю там, вытирающего изящные руки, это Фабио.
— Ну, вот, теперь ты видел всё моё дефиле, малыш! — хрипловато шепчу я. — Ты… зачем здесь? Ты был, как гость, приглашён?
— Нет! Я и не знал, Лу проболтался, а я… Я всегда становлюсь слабым, когда речь заходит о тебе, Дарси, — прекрасный бета выбрасывает влажные салфетки и пытается пройти мимо меня.
Я судорожно вдыхаю аромат его парфюма и ловлю пальцы его левой руки.
— Ты же знаешь, что… я схожу с ума, когда ты рядом.
— Лер, милый, прости меня! — Нери утыкается мне в ключицы губами, я обнимаю его, глажу шею и строгий хвостик волос.
— Лерк, держи трусы, а то упадут! Ты знаешь, кто сейчас ведёт течку Луиджи Сесилиа?! — в туалет влетает муж, потрясая сотовым, и замирает на входе. Фабио медленно отстраняется от меня, поправляя волосы и воротник пиджака.
Они с Макеевым ранят друг друга острыми взглядами:
— Эм-м-м, лапонька, прости, но…
— Это Майлз, не так ли? — спокойно произносит Нери. — Лер, это правда. Луиджи принял Брука. И это правильное решение, я всего лишь бета, и не могу удовлетворить все потребности молодого страстного омеги. Лу… Лу нужен узел и… глубокий сильный оргазм.
— Но… — я хмурюсь.
— Всё нормально, Лер! — Фабио гладит моё запястье. — Меня это не ранит. Я это позволил. Я люблю Лу и желаю ему счастья!
Макеев шумно сопит от неловкости, но при этом он жутко сердит на меня. Понятное дело, Святу трудно поверить в случайность этой встречи. Однако он не задаёт вопросов, а мы с Фаби не оправдываемся. Я провожаю взглядом статную фигуру князя Нери и подхожу к писсуару.
— Ты мне доверяешь, альфа? — просто и спокойно спрашиваю я.
— Да! — эхом отзывается муж и утыкается мне лбом между лопаток.
— Не бодайся! И вообще, это… слишком интимно… уходи, не мешай! Свя-я-ят! Ну чего ты творишь?! Мы в общественном туалете… Макеев!!! Сгинь, нечистая сила! Свя-я-ят, папу твоего! Ну, Свя-я-ят?! М-м-м-м…
Надо ли говорить, что в нашей копилке необычных секс-мест прибавилась кабинка элитного туалета сада Тюильри?
Через какое-то время я нашёл грустного молчаливого Мирро. Мой сын не выговорил мне с укоризной лишь потому, что знал, как мне больно. Больно отпускать, больно разрываться между двух огней, больно смотреть в глаза самому себе, когда я отражаюсь в зеркалах. Я изменил жизнь стольких людей и продолжал их менять. Я вёл их по вечному полю из игл, заставлял терпеть и становиться крепче стали. Я мог тогда просто поцеловать Фаби в лоб и уйти, но я… взял Всё.