Престон Ламертин-Дарси оказался большой умницей. Он не только не доставлял никому хлопот, но и умудрялся жить полной жизнью, помогая родным. До четырёх месяцев он исправно ездил на работу, пока это не стало его утомлять. Тройня вынуждала Паечку молотить всё подряд и в немалых количествах. От токсикоза его Боженька избавил, но от постоянного желания поесть — нет. Ночью мы стабильно находили бедного ребёнка, подчищающего холодильник. Пай пожимал плечами и гладил округлившийся животик.
— Что я с ними поделаю? Есть же хотят!
Заботливый Мирро постоянно крутился рядом, готовил, помогал принять ванну, одеться, что-то поднести-унести. Ламерт был спокоен, пропадая на сутки. Я, Мирро и Задира всегда контролировали ситуацию. Как бы невзначай, мы следили за перемещениями Пая в пространстве. Если бы он узнал, то настучал бы всем по голове. Мы были рядом в любое время дня и ночи.
Как-то Мирро проснулся с тревожным комом в горле и, разбудив Анри, бросился в спальню Пая и Ильи. Ламертины спали в обнимку, и старший супруг вскочил, едва дверь в комнату распахнулась. Роше обнаружил тревожные симптомы, и Престона тут же увезли в Париж. Близнецы в утробе «конфликтнули», выражаясь не медицинским языком, потому, что это были альфа и омега. В пять месяцев пришли тошнота и рвота. Вот когда мы набегались, не зная, что делать! Слава Богу, детвора примирилась друг с другом, и Пая отпустило. Бедняжка спал по полдня, потом ел и снова ложился. Илья садился рядом гладил спинку и большой живот, целовал и тихо шептал по-русски. Владмир тоже сидел рядом, разговаривая с маленькими террористами внутри брата, и умолял их быть умничками. Престон продолжал вымученно улыбаться всем и терпел неудобства с завидной стойкостью. Ни жалоб, ни дурных просьб. Ламерт уже хотел сам смотаться за клубникой в два часа ночи или на хлеб с вареньем положить копчёную рыбку, но… Пай ничего не просил, лишь вжимался в мужа всем телом. Однажды, осторожно нацеловывая губы своего ненаглядного, Илья получил шикарный пинок слева.
— Наш или…
— Наш… Они все наши, Ильш, — шепнул Престон и, притеревшись щекой, уснул на коленях мужа, как ребёнок. Это оказалась последняя ночь Пая в нашем доме в Буживале. На следующий день Анри собственным решением перевёз молодого человека в свою клинику на сохранение.
Ламерт перестал появляться у нас, так как всё свободное время тратил на визиты к любимому и часто ночевал с ним. Я тоже мотался к Престону, неизменно прихватывая с собой Владмира с его «особым питанием». Пай лучился, когда наш тандем, гружёный всевозможными мисочками, появлялся на пороге. К слову, этот день в клинике приурочивался к праздничному, ибо практически всем от пациентов до врачей перепадал какой-либо вкуснючий кусочек, печенька или печёный фрукт. Пайка прилипал ко мне, как клей. Я гладил отросшие густые волосы на его голове и подробно рассказывал всю дико важную произошедшую за три дня ерунду. Когда тройня в животе моего сына начинала шевелиться, он ойкал, бледнел и улыбался, абсолютно счастливый.
В шесть с половиной месяцев Паю запретили вставать. Женщине выносить тройню легче из-за более широкого тазового дна. В теле омеги так много места природа не предусмотрела. Илья взял две недели и поселился в клинике, как бесплатная раб/сила, ухаживая за мужем и другими пациентами.
Годовалая Макс подхватила первую простуду и мучалась соплями и кашлем. Мирро к брату возил Свят, а я развлекался дома с соплеотсосником и ингалятором. В десять месяцев, удирая от меня на карачках, когда я в очередной раз хотел сменить памперс, дочь встала на ноги и начала топать. Сначала потешно хватаясь за всё и всех, а потом и без поддержки, доводя до инфаркта всё и всех. Представьте, сколько я ловил малышку, чтобы промыть нос от соплей?!
Когда гадкая простуда сошла на «нет», беременность Пая перевалила за семь месяцев, и Роше уже всерьёз планировал кесарево. Детки весили уже около двух килограммов, и им реально становилось тесно. Кроме этого, у Престона появились отёки, и из-за давления на диафрагму молодому человеку было тяжело дышать.
Ламерта вызвали на работу в приказном порядке. Пай видел, в какой тревоге любимый покидал его. Илья позвонил мне, и я тут же примчался в клинику.
— Лерк, задание крайне важное и долговременное. Нельзя никак переназначить. Исключительно в моей компетенции. Через две недели у Заечки операция. Умоляю, если не успею, будь с ним во время родов!
— Мог бы и не умолять, зять! Буду, естественно. Но сделай всё возможное, старик! Ему нужен ты, ведь это ваш подвиг, Илья!
Достаточно нежно я расстался с Макеевым, который теперь работал в отделе Ламерта. Мы странно долго обнимались, лаская и поглаживая друг друга. Свят смотрел на меня, не отрываясь, но не целовал. Я начал нервничать.
— Мужики, вы ведь не бурить метеорит отправляетесь? В один конец?
— Нет. Но… я так давно тебя не оставлял, Лерк.
Меня поразило точно ударом тока: мы с Макеевым надолго не разлучались уже два года. Я эгоистично привык ошущать его дыхание у своего уха за спиной, кольцо его сильных настойчивых рук, каменный пах, вжимающийся в мой зад и подлючие мурашки по коже от хрипловатого голоса. Чиооорт!!! Мыслимо ли завестись от одной мысли…?!
— Стари-и-ик?! — шепчет мой персональный бес. — Ты… чего?! Тут же негде!
Я тяну его в ординаторскую и запираюсь изнутри. Потом опускаюсь на колени, но муж останавливает.
— Возьми меня! Сам! — рычит он, целует в шею и поворачивается.
Я нахожу упаковку салфеток на столе, быстро срываю с мужа рубашку, обнажая широкую спину и зацеловываю её жадными прикосновениями губ. Свят дрожит под моими ласками, сильнее расставляя ноги. Я расстёгиваю ремень… пуговку… молнию… кусаю в плечо и ныряю в трусы супруга обеими руками. Горячо, гладко, боевая готовность совершенного ствола! Сдёргивая штаны с трусами до колен, любуюсь красивой крепкой задницей, а потом дотягиваюсь до его рта, вовлекая в глубокий поцелуй.
— Макеев, ты просто секс!
— Лерка, дава-а-аай! — стонет Свят.
И я даю! Несколько плевков в ладонь, суровая мужская реальная романтика, немного времени, чтобы размять плотное колечко мышц, под его судорожные вздохи-выдохи. Макеев снова поворачивает голову, чтобы я поцеловал. Я хватаю его наглый желанный рот и, одновременно, вхожу коротким мощным толчком.
— Ле-е-ерк, бля! — он не может сдержать вопль, перерастающий в хриплый стон. — Люблю… тебя! Трахай… сильнее… не сдерживай…ся!
— Дурило! Тебе же работать! — я задыхаюсь от острого возбуждения, сжимающего горло, и пионерских по скорости ритма телодвижений. Сердце бешено колотится, ноги напряжены, и я пытаюсь оттянуть собственный оргазм, чтобы Свят… Он содрогается внутри, сжимает меня сокращением мышц.
— Лер, я уже-е-е! — с удовольствием наблюдаю, как спереди муж без рук уделывает стену своим семенем. Следом, кончаю я, едва сдержав узел…
Вот был бы номер…!
Тяжело дышим, восстанавливая дыхание, целуемся, прибираем «следы преступления» и вываливаемся из ординаторской. Первое, что вижу круглые глаза Роше и Ильи. Макеев беспечно лыбится, я краснею, пойманные, как подростки на месте преступления. Анри снисходительно машет рукой.
— Ламерт, мы справимся! Работай и не волнуйся. Состояние парня стабильное. Кроме того, его татенька здесь со своим радаром случайностей!
Мы с Ильёй крепко обнимаемся. Свят быстрым движением губ смазывает мне висок.
— Пока!
— До скорой встречи!
— Увидимся! — три оптимистичных формы прощания. И я тороплюсь к расстроенному Паечке, потому, что надо передать ему немного уверенности и сил.
За два часа до операции Престона мне позвонил Свят:
— Привет, любовь моя! — с мужем мы болтали довольно часто по вечерам, он спрашивал про Максин, про Пая и весь мой выводок в целом. Практически не отпуская скабрезных шуточек, Макеев вёл себя странно. Как настоящий отец большого семейства в отъезде. Я терялся и тоже был серьёзен.
— Привет, альфа! Вы где? Давайте быстрее подгребайте! Зая на взводе! Свят, я…
— Лерк, остановись! — голос Макеева набрал силу. — Мы… не успеем… Прости…
— В смысле?! А Илья? Отпусти хотя бы его!
— Лерк, он не сможет.
— Та-а-ак! — я слышал тревожную песнь кристалла, но Фаби не позвонил, и я не волновался. Хотя Фаби знал об операции. Выходит… — Свят, что случилось?
— Всё сложно. Мы попали в переделку.
— Илья жив?! — мой голос глохнет.
— Жив. Без сознания, но жизненно важные органы не пострадали.
— А… ты…?
— Я ж тебе звоню, балда! На мне ж, как на собаке! Поддержи ребёнка, любовь моя! До встречи!
Пай был не особенно удивлён: работа Ламерта всегда «тянула одеяло на себя». Естественно, про ранение я ничего не сказал, но предчувствие липкой патокой скользило по спине.