В комнату входит… Фаби. Картина кипящим маслом… все счастливы, кроме прекрасного беты. Моего благородного Фабио Нери.
— Лер? — резные брови беты изумлённо взлетают. — Почему ты не в Париже? Свят сказал… Свя-ят! — Нери качает головой. — О, Мадонна, он просто бес!
Секунда… и Фабио подходит ко мне.
— Шикарно выглядишь, малыш! — шепчу я хрипловато. — Сам, как подарок!
Я беру его за руку, целую в ладонь, в запястье, тяну на свои колени. Нери дышит мне в шею. Он чувствует на мне запах мужа, видит обличающую свежую отметину его зубов на изгибе моего плеча. Но это… уже неизбежность того, как мы втроём решили построить свою жизнь.
— Лер, когда мы встретились, тебе было столько же, сколько мне сейчас.
— Больше, малыш! — глажу длинную спину и широкие острые плечи. — Ты похудел. Не болен?
— Болен. На всю голову болен. Хочу провалиться поглубже, залечь на дно. Знаешь, Дари…
— Дарий виноват!
— Он — копия тебя! Мне страшно смотреть в его лицо. Я боюсь сам себя.
— Ты можешь ответить мне на один вопрос, малыш? — осторожно спрашиваю я. — Ты… всё ещё видишь в нём… ребёнка?
— Да! И это убивает! Он вырос на моих глазах, на моих руках!
— Фаби, милый, я принёс тебе столько боли…
— И столько же счастья, Лер Дарси! — мой рот накрывают сладкие губы беты. — Люблю тебя!
Сжимаю в объятиях тонкий стан через кашемир белого пальто и вижу… тёмные от гнева глаза Максин в проёме двери.
— Это что ещё за новости?! — она почти пинком вталкивает в комнату Дария. — Два дебила — это сила, только хуже — три дебила. Эти… которые за тридцать, типа взрослые, изводят друг друга, а третий сгрызает ногти и тоскует, как брошенный пёс, под дверью! Свят ответит… лично передо мной ответит! Ответственный, блин, за сюрпризы!
Максин дрожит от ярости, я даже не могу понять на кого она больше злится.
— Дочь, остынь! — я встаю. — Дарий, здравствуй! Почему не зашёл сразу?
Сын уже стоит рядом глаза в глаза, тяжело дышит и сжимает кулаки. Фаби снимает пальто, готовый к буре.
— Ты сказал, что поедешь в гостиницу, а сам бросился к нему! — обвиняюще выпалил Дари, делая шаг к мужчине. Нери вздрогнул, но перед отпрыском вырос я.
— Неправильный дерзкий тон, сын.
— Сын?! — с усмешкой выплёвывает Дари. — Тебя почти никогда не было рядом! Насмешка судьбы, что мы так похожи!
— Я хотел бы многое изменить в своей жизни, но только не твоё появление на свет, Дарий, — сухо и спокойно говорю я. — Так ты зол, что похож на меня?
— Я зол, что ты держишь Фаба в заложниках ваших чувств! Не забираешь и не отпускаешь, как собака на сене! Хорошо устроился, старик, с двумя под боком!
Звон от пощёчины отрезвляет всех. Дари хватается за лицо, рука Нери горит.
— Не смей… дурно говорить о своём отце! — хрипло выдавливает Фабио. — Он безумно любит тебя… с самого рождения и по сей день! Это мой выбор… принять такие отношения и делить любимого человека с другим. Терпеть и уважать чужое чувство! Не смей судить и осуждать! Ты так молод!
Дари с вызовом вскинул голову, отнимая руку от щеки:
— Да, я молод! И я могу дать тебе столько любви, что ты захлебнёшься в ней, Фаби! И это будет только твоё! Неделимое! Нескрываемое! Настоящее! Не подачка раз в три месяца! — в глазах сына сверкнула влага.
— Неправильно! — бета вздрагивает, как от удара. — Несправедливо по отношению к…
— Тогда… вырви моё сердце! Мне уже ненавистно его желание! Ты семнадцать лет даришь ему себя, наплевав на собственную жизнь! Сколько себя помню, ты носишься с этой совершенно ненужной ему верностью!
Я хватаю Дария за плечи, трясу:
— С каких пор ты, истинный альфа, стал таким тряпочным дуралеем? Ну-ка, расскажи мне, с чего это ты решил, что Фаб наплевал на свою жизнь?! Макс, и ты знала? Да, что с вами, дети?! Сын, ты любишь его? Хочешь его? Так не ной — сделай что-то по-настоящему, по-взрослому, чего я не смог, прикрываясь сущностью Химеры!!! Правильно, только такой ребёнок, как ты, будет топать ногами, если не получил желаемое всё и сразу.
Дари судорожно хватает воздух губами, я хмурю брови. Рассказать сыну, как там на Доране, я не давал Фабио проходу, как зажимал его по углам и нагло крал поцелуи? Нери тогда думал, что любил Лу… Теперь прекрасный бета думает, что весь его мир сосредоточился в Лерое Дарси.
Вся разница лишь в возрасте?
Нет…
У любви нет возраста, у любви нет гордости…
Если бы Роше не объяснил мне всё несколько лет назад, я бы до сих пор оправдывал своё лицемерие двойственностью природы Химеры. Тем, что во мне как-то уживаются все три типа, взбрыкивая по очереди и периодически, чтобы Лерой Дарси не расслаблялся в своей эйфории. И Свят, и Фаби были рядом, не сдав своих позиций ни на шаг, и фактически, не позволив сделать окончательный выбор мне. По крайней мере я был честен с самим собой в своём эгоизме. Разве бы я не ушёл из их жизни, увидев, что они могут быть счастливы с кем-то другим? Я бы исчез, и меня бы не нашёл никто…
— Фаби никогда не будет относиться к тебе серьёзно, Дарий, пока ты не станешь уверенным в себе. Перестань ревновать и сравнивать меня с собой. Тебе до меня, как до Дорана пешком, сопляк! — Я делаю несколько театральных вздохов-выходов: — Теперь ты, господин Нери! Я боялся поверить в божий промысел, но похоже… этот пацан родился и вырос для ТЕБЯ. Чтобы я отпал, как схваченная поздним морозом почка на ветви. До тебя он НИКОГО не любил, НИКОГО не желал! Ты — первая и единственная его страсть. Он… в отличие от меня — аморального типа с двойственной природой… тебя не предаст, не будет сомневаться, не оставит ни на минуту! Тебе не придётся ждать по три месяца, он будет ЛЮБИТЬ тебя утром, днём и вечером, и всю ночь, если позволит здоровье. Он — твоя награда за долгие годы преданной любви ко мне. Признавать это мне больно, но пора захотеть стать по-настоящему счастливым, Фаби! Попробуешь? Я выпущу тебя, отступлю в сторону, чтобы ты увидел солнце вне моей тени.
Я подвожу белого, как мел, Дария на ватных ногах к Фабио. Нери держится за сердце.
— Тебе надо было сразу всё рассказать мне, сын! — упрекаю я напоследок. — Родители нужны не только, чтобы безумно любить своих детей, а ещё и для того, чтобы дети не повторяли ИХ ошибок. Достаточно уметь видеть и разгребать собственные. Разве… нет? А теперь, Дарий Бенедикт Сесилиа-Дарси попробуй своей чистой сильной любовью вытеснить меня из сердца Фабио Нери. Пожалуйста. Пусть это будет пощёчина прежде всего мне, престарелому эгоисту.
Максин бросается мне на шею, отправив всю свою чёртову альфовость в тартарары. Дочка, оказывается, может реветь, как девчонка!
Фабио делает шаг к моему сыну и гладит по покрасневшей щеке. Мгновение, и он уже в сильных объятиях молодого нетерпеливого альфы.
— Лер, это нечестно! — шепчет Нери, сдаваясь. — Ты опять решаешь за всех…
— Тихо, малыш… Чего я сам-то могу? Не смог быть с тобой честным и не отпустил ещё до рождения дочери… Заставил тебя самоотверженно и верно меня любить. Макс, капельки для сердца не подашь? Дьявол, больно-то как… И темно… Но не страшно…
— Па-ап?! — орут в унисон два голоса, а мою руку сжимает Фабио. И я выплываю из практически обморока, надеюсь, не микроинфаркта… Под языком появляется отрезвляющий вкус лекарства.
— ЛЕР?! — Нери целует меня в губы, уже не боясь взрыва ревности Дарьки. — Не пугай… так… больше… Ты меня не держал и не заставлял, упаси бог! Думаешь, я впустую потратил все эти годы? Или я был меньшим эгоистом, чем ты?! Свят не оставил тебе выбора? Да мы оба с ним хороши! Вбили себе в голову, что можем оба любить тебя. Но при этом виноватым ты всегда считал себя!
Мои дети стоят рядом в обнимку с мокрыми глазами, оба красивые, высокие — моя поздняя радость и спокойное будущее. Сын и дочь, рождённые в один день. Дарий кусает губы, а Максин льнёт к его крепкому плечу.
— Дети, поехали в Париж, а? — мне надо отвлечься, ведь я только что своими руками отдал сыну того, кому принадлежала часть моего мятежного сердца.
— Пап, а полежать?
— В гробу, и то если Макееву пошалить не приспичит!
Вот она, улыбка, освещающая их бледные тревожные лица. Милые мои, да успокойтесь!
— Пап, а можно… я тоже замуж пойду?