— Мирро, Мирро, малыш!!! Опять? Тихо, мой хороший! — я обнимал бедного юношу, пока Анри заряжал капельницу. У чеха дрожали губы: — Пап, ну почему?! Я такой плохой человек?! Почему я не могу иметь малыша?! Я так молился, так просил! Я бы сделал всё! Всё! — прерывисто шептал Влад, цепляясь за мою одежду. — Я знаю, мой Мирро! — шепчу в самое ухо и вкладываю в ладонь сына горячий, словно солнцем нагретый кристалл. — Верь мне, люблю тебя… Когда-нибудь… твоя мечта исполнится, а пока наберись терпения и сил… Твой ребёнок не должен родиться под колпаком на проклятом Доране. Слышишь, Мирро? Ты поэтому так страдаешь… ты сам ему не хочешь такой судьбы. Парня выгибает в жестоком приступе боли: — Лер! СВОЛОЧЬ!!! ЗАЧЕМ?! Крик Анри тонет в жалобном вопле Мирро. В громких возгласах моего зайца Пая. В отчаянно-скорбном взгляде янтарных глаз Фабио, который стал моему сыну другом. В молчании застывших Роука и Майлза. И в странной дрожи хрупкого тела Луиджи. Почему они опять все здесь, в партере? Созерцают и судят мою боль, мои решения и мои поступки? — Кто сюда пустил эту глупую омежку?! — взревел я. — Фаби, нам ещё одного выкидыша не хватало! Тащи его высочество подальше! — Идиот… несчастный… нет! Нет! Нет у меня никакого… ре… бёнка! — выдыхает Лу, обвисая в руках подоспевшего Нери. — Что ты такое?! Ты… собственного внука убиваешь… лишь потому, что… — Я его спасаю, сеньоре Сесилиа, — глухо произношу я. — Я надеюсь, что прав, и я беру всю ответственность на себя. Мирро будет ненавидеть меня, за то что я сотворил, а не себя, не сумевшего выносить дитя от любимого человека! Страдать здесь разрешено только мне! — Та… та… мой, татеньку… — глаза Мирро полны слёз. — Никогда! Никогда не смогу ненавидеть тебя! Роше выгоняет всех из лазарета, но я не уйду, как бы он не толкал меня. Я вижу кровь, расползающуюся по белой простыне под моим мальчиком, его раздвинутые колени. Я слышу его стоны и рыдание. Я ощущаю запах неизвестных лекарств, страшный, острый, опаливающий нёбо и горло, и прогоняю всё это через себя, словно пытаюсь впитать страдания сына без остатка. Но Мирро сжимает в ладони мой роковой подарок, потому… что верит мне… послушен мне. Я — монстр, я — чёртова эгоистичная королева пчелиного улья! Я не могу сделать ни одного вздоха. Не хочу дышать… Майлз почти подхватывает меня на руки, отрывая от сына: — Лер?! Лер?! Дыши! Анри?! Он белый, пульс нитевидный! Ему больно, он дрожит!!! Словно воспарив над своим телом, со стороны я вижу Роше, который бежит ко мне со шприцом. Укол в сгиб локтя, и моё сердце начинает оживать. Холодный пот смачивает виски, бежит по спине между лопаток. — Ребёнок… мёртв? — хрипло выдавливаю из себя. — Да, — чуть слышно шепчет Анри. — Всё кончено! — Мирро? — облизываю пересохшие губы, смакуя глотки воздуха. — С ним… всё будет в порядке… Самоаборт прошёл чисто, без осложнений. Срок плода полтора месяца. На здоровье Мирро это не отразится. Он быстро восстановится. — Слава Богу… — я уплываю куда-то с устойчивым чувством ненависти к себе. — Иногда… я жалею, что вообще появился на свет. Я испортил жизни стольких людей.
Почему мне вдруг вспомнилось это? Сочинение, которое нам задали в начальных классах… — Лер! Лер… Лер… — ласковый голос папы-омеги. — Лер, малыш, а что ты всё-таки написал? Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? — Пап, разве не ясно? Я хочу стать Че-ло-ве-ком. И настоящим мужчиной!
====== Часть 13. ======
— Лер, откройте! — Фаби настойчиво штурмовал дверь моей комнаты уже с полчаса. — Роук и Полански передали, что если вы опять не появитесь к ужину, они войдут без приглашения. И… мне надо поговорить, пожалуйста!
— Малыш, уходи, — я едва узнаю свой хриплый голос. — Я болен. Какая-то редкостная зараза ко мне прицепилась. Нет сна. Нет аппетита. Нет желания дышать. Не хочу тебя инфицировать. Господи, зачем они все толкутся под моими дверями?! Почему просто не дадут мне перележать весь мой стресс? Почему не понимают, что я не могу наказать себя сильнее, чем лишиться возможности видеть их лица, говорить с ними и позволять беспокоиться о себе? Но слышать Фабио невыносимо вдвойне. — Лер, так нельзя… Я принес кофе и свежие булочки с корицей. Я выпью чёртов кофе с тобой!!! — голос Фаби звенит натянутой струной и вдруг угасает, шелестит, как листва под ногами, еле-еле… — Лер, знаю, ты не поверишь, но… я ничего не знал… Я столько времени прожил рядом с Лу, не зная его настоящего… чем он жил… о чём мечтал… как страдал… Я его просто любил, слабого и нежного, и служил ему всей душой. Лу оказался намного сложнее… но он не убийца и не деспот! Я… сам не могу всё это принять… Мне очень больно… Я открыл дверь. По испуганным прекрасным глазам итальянца я понял, что выгляжу ужасно. Ещё бы, я старался уничтожить себя как можно тщательнее. Моё похудевшее и осунувшееся лицо украшала пятидневная щетина, грозившая вот-вот стать бородой. Запавшие красноватые глаза потухли. Между бровей пролегла глубокая хмурая складка. Уголки губ упрямо кривились. Душ мне за период самозаточения принимать не хотелось, и запах несвежей одежды и немытого тела усугублял явную несексуальность моего светлого образа. — Малыш, ты такой дурачок… Почему тебя так волнует, поверю я тебе или нет? — я привалился к дверному косяку и взял одну булку, чтобы просто понюхать аромат свежей выпечки старшего сына. — Как… там мой Мирро? — Он… сходит с ума… Сегодня первый день встал с постели и сразу к плите; и на нервной почве наготовил на целый полк. Ему… очень плохо. Ему нужны вы, ты… Ты!!! — Нери смотрит на меня уже как-то по-другому, и его руки чуть вздрагивают, я так полагаю, от желания ко мне прикоснуться. — Я… сейчас даже себе… не нужен… И никому ничем не смогу помочь… Я меньше всего хотел, чтобы таким слабым и раздавленным меня увидел ты, Фабио Нери. — Я ничего не знал!!! Я не заглядывал через спину принца в его ноутбук, не читал втихаря его корреспонденцию! Я, как последний дурак, уважал все его тайны! — Ох, не кричи! Башка на разлом! — взмолился я. — Ну тише! Хочешь? Верю! Теперь… успокоишься? А сейчас… уходи! — меня качнуло, Фаби роняет поднос со всем содержимым и хватает в охапку меня, не давая кулём повалиться на пол. Благодаря поддержке Нери, я с трудом смог устоять на ногах. Ну, что ж, котёнок, сам напросился! Я втягиваю парня в свою берлогу и щёлкаю запором. Теперь мы с отчаянным бетой один на один в полусумрачной комнате со спёртым густым воздухом, где пахнет лишь мной. Моя рука обнимает Фаби за плечи, не пытаясь двинуться по желанному телу ни вверх, ни вниз, потому что я всё ещё наказан, я себя не простил! Что-то щёлкает в моём мозгу, и слова, которые я так долго не мог подобрать, вдруг собираются в странные мелодичные строки. Хоть убей меня, не помню, чтобы я умел подобное! — Давай… уснём… в одной постели,