На Новый год все проголосовали за «пижамную» вечеринку у камина в большой столовой зале, притащив из спален свои матрасы и покрывала. Мы болтали, ели фрукты, пили алкоголь разной крепости, курили «святую траву», как нарекли её единогласно, и вспоминали прошедший год. Свят тогда один догадался подарить всем подарки, заявившись в костюме Деда Мороза, правда использовав только бороду-усы, колпак, перчатки, стринги и мешок, который висел на его мощном стояке. Покраснела даже ёлка. Я получил супер-удобную долговечную ручку со стирательной резинкой для пометок. Майлзу достались беруши и отличный крем от трещин на пятках (как Свят это заметил, а я нет?!). Роуку — наушники, его мелкоте — новехонькие сборники репа с Земли на флешках. Полански к немому восторгу заимел бейсбольный мячик с автографом любимого питчера. Задира — два килограмма мятных тянучек, от которых его не по-детски пёрло. Владимир — набор каких-то редких специй, а его француз — чёрный латексный костюм размера Радова. Анри тогда Макееву чуть в любви не признался! А потом мы играли в бутылочку… В канун этого Нового года решили игру повторить. Но не улетевший, наверное, святой дух Рождества греху случиться не позволил: Роше раз тридцать засосал своего Мирро, Пай целовался только с Пэтчем, Майлз и Роук тяжело вздыхали и обнимались, едва соприкасаясь щеками уже десятый раз, Полански и Задира всякий раз быстро стыдливо чмокались и расползались по местам, а я всякий раз после долгого кручения получал бутылку горлышком к себе, что на языке игры означало: «повезёт в картах». Устав от смеха и скабрезных шуточек, мы чуть не пропустили полночь. Первым подорвался Пай с диким воплем индейца команчи. Матерясь, мы хлопали шампанским, нещадно обливая сладкой шипучкой руки и ноги, и тут же торопливо выхлёбывали бокалы, не успевая ничего загадать. Я почему-то упрямо смотрел на дверь, словно ждал того разухабистого Деда Мороза, просто его, без даров, без усов и бороды, но чуда не произошло… Спать ложились весело. Роук терпеливо, как бывалая наседка, укладывал свою перевозбуждённую мелочь; Полански в обнимку с Задирой закатились под ёлочку, при этом едва её не завалив; Анри и Влад, целомудренно прикрывшись покрывалом, уже тихо и поступательно делали друг другу приятно. Майлз приподнял брови, но я уже ложился, позволяя обнять себя со спины и осторожно поцеловать в шею. — Я… могу…? — мулат замялся. — Можешь, но… у меня ниже пояса пока полнейший штиль, — я сплёл пальцы наших рук. — Но я тебя порадовать могу. Давай, спиной ко мне! Живо! Майлзу хватило несколько движений моих пальцев, чтобы со стоном разрядиться. Я горько усмехнулся, но промолчал, лаская губами верную точку джи моего гиганта. Внезапно я понял, что вокруг нас царит тишина, как в песне, когда стихли все звуки во Вселенной. Я угрожающе рыкнул всем, бессовестно греющим уши: — Быстро расползлись по своим процессам, сволочи вы эдакие! Так вот для чего эти чёртовы предкаминные посиделки задумывались?! Майлз, от тебя такого не ожидал! — и осёкся… по щекам мулата струились два неудержимых ручейка слёз. Я его обнял, прижимая большую курчавую голову к груди и укачивая, как маленького, шептал: — Прости, ну прости меня, козла дойного, прости… Всхлипывать следом начали чувствительные хаккеры Роука, которых он тут же начал не по-отечески жарко утешать. У Роше и маленького чеха тоже боевой настрой поубавился. Я убаюкал расстроенного Майлза, он так и уснул, лишая меня нормального дыхания до самого утра. Вскоре глубоким сном забылся и я под тонкие стоны гарема Дэвида. — Привет, старик… Лерка моя, как ты… тут? — я вздрогнул и открыл глаза. Надо мной склонился мулат. — Спи-спи, я снова ложусь… в туалет ходил… — виновато пробормотал гигант и обнял меня за торс, пряча лицо в изгибе моего плеча. — А Свят… разве… ещё со смены не пришёл? — не до конца выходя из сна, пробормотал я. — Пора бы… ему… — Нет ещё, — как-то глухо выдавил Майлз, и в горле его клокотнуло. — Не могу я тебе помочь, Лер! Не могу помочь забыть и заменить ЕГО, прости… меня… — Не парься… Он… всегда торчит в забое дольше срока, все ищет свою жилу… В крота… скоро… превратится… — Спи, Лер, спи, пожалуйста! — надрывно шепчет Майлз и снова целует в шею. Утром под елкой, кроме полицейского с Задирой, мы находим гору подарков. Я втихаря поглядываю на Роше, но он стойко держится и не колется. Утром я не вспомню ничего, потом, через некоторое время, мне, как всегда, всё расскажет мой друг, и до меня дойдёт, что подарки оставил он сам, добрый Майлз Брук. Пили четыре дня. На пятый всех потянуло поработать. Радов готовился к Рождеству Христову, а все остальные спустились на свои заделы. Я сходил к частично разобранному от завала участку Свята, посидел немного на сером валуне и скурил первый за три месяца «завязки» косячок со «святой травой». Всё это время мне мучительно хотелось говорить с Макеевым, будто он был рядом… лежал на траве, разбросав большие длинные руки и ноги, нежась под солнышком Дорана. Почему на планете-тюрьме был такой курортный климат, я до сих пор не мог понять… Меня успокаивало моё состояние, я почти смирился с утратой Свята, с мыслями о нём, моё горло уже не сдавливал спазм, как раньше. Сегодня я прощался с моим сумасбродом навсегда…