Когда мы огибаем дом, свет Испе́ра влетает внутрь фонаря, освещающего подъездную дорожку зимними вечерами, и зажигает в нем теплое золотистое пламя. И тут то нереальное чувство, что преследовало меня все это время с момента падения, прекращается. Ребрам тоже становится лучше. Дышать уже почти не больно.
Я поворачиваюсь к Испе́ру. Теперь я вижу его совершенно отчетливо. Как и всегда, когда мы вновь встречаемся после долгой разлуки, я ищу в его лице то знакомое, что заставляет меня почувствовать нашу связь. Но как и каждый раз сталкиваюсь с загадками и головоломками. Правда, в моем присутствии он больше не скрывает своих глаз за маскировочными заклинаниями, и поэтому я могу распознать их естественный мрачно-голубой цвет, но кто на меня смотрит? Хотелось бы знать.
Если я что и узнала за несколько совместных дней нашего брака, так это то, что младший сын императора хранит много секретов и, в принципе, не слишком счастлив. Его настроение улучшается, когда видит меня, и – поскольку ему не хочется портить эти, по-видимому, довольно редкие моменты счастья, – он отвечает молчанием, как только я спрашиваю у него, что вызывает беспокойство. Испе́р не хочет говорить об этом. Он хочет избежать этих забот всякий раз, когда он со мной.
Возможно, он озабочен тем, что, будучи маленьким мальчиком, был схвачен убийцами, которые хотели лишить жизни первенца императора. Они ошиблись: напали не на того мальчика, и это до сих пор меня удивляет. Конечно, Испе́р в то время был очень похож на своего брата-близнеца Перисала, но, если бы я была кровожадным преступником и знала об этой трудности, перестраховалась бы. С другой стороны – что я знаю о безумцах, которые хотят убивать невинных детей? Подобные деяния для меня навсегда останутся непостижимыми.
Испе́р едва выжил. Выздоровление длилось целых полгода, и даже если он всегда уверяет меня, что хорошо перенес это нападение и что два шрама, которые носит с тех пор на лице (вместе с несколькими другими по всему телу), его не беспокоят, у меня сложилось впечатление, что в тот день Испе́р изменился – и это сказалось на нем не самым лучшим образом.
Он склонен скрывать свои истинные мысли и привык обманывать окружающих с помощью маскировочных заклинаний. Он борется с собой и не хочет посвящать в это никого, в том числе и меня. Да что уж говорить: он даже отрицает, что вообще это делает. Но я чувствую это, когда мы сближаемся. Если он забывает защититься и на короткое время остается самим собой, а не сыном императора, я замечаю внутри него нечто вроде обиды и ощущение бессилия.
Тень этого чувства ощущается и сейчас, хотя он улыбается мне: лицо усыпано веснушками, которые на его лице совсем не выглядят милыми. Волосы он собрал в косу, чтобы никто не мог видеть его локоны, которые в противном случае очаровательно обвивались бы вокруг его прекрасного лица. У них тот же темно-золотистый цвет, что и у яблочных леденцов «Кани», которые королевский повар придумал для Каниклы. Только у меня есть привилегия время от времени перебирать эти завитки руками. От остального мира он их скрывает, вероятно потому, что с ними он выглядит чересчур миловидно. В конце концов, сыновья императора должны выглядеть устрашающими волшебниками, поэтому два шрама очень хорошо вписываются в картину. Интересно, чем Перисал компенсирует отсутствие рубцов. Я еще никогда не встречала это невредимое изображение Испе́ра.
– Вип сказал мне сегодня, что ты отрекся от меня, – говорю я ему прямо в лицо. Я хочу покончить с этой неприятной темой прежде, чем поцелую его. – Никто в Толовисе не слышал о Клэри Фарнфли. И об Амберлинге – тоже.
– Об Амберлинге наверняка слышали, но позже название было забыто, как и названия других маленьких королевств, которые мой отец аннексировал в прошлом году. Что касается Клэри Фарнфли, то с ней дело обстоит несколько иначе. Моя семья решила не предавать огласке эту часть моей жизни. Я согласился, потому что для тебя так безопаснее.
– Какая чуткая предусмотрительность.
– Мой брат мог умереть сегодня, – говорит Испе́р. – Может быть, люди, стоящие за этим, попробуют еще раз. А поскольку наш враг появился здесь и, следовательно, знает о нашей связи, то может напасть и на тебя.
– Наш враг! – повторяю я. – О, как я люблю эту таинственную угрозу, которая впервые возникла через три дня после нашей свадьбы и с тех пор не дает никакого покоя нашему могущественному императору!
Где-то над нашими головами распахиваются створки окна.
– Золушка? – резким голосом вопрошает Этци. – Чем бы ты там снаружи ни занималась, могу я попросить тебя делать это тихо, чтобы другие люди могли спать? Завтра нас навестит барон! Я не могу позволить себе выглядеть за завтраком как больная сова.