Но орки народ суровый, решительный и упертый. Умом понимают, что делают какую-то глупость, но, стиснув зубы, продолжают ее делать. Не родится на поле урожай по причине скудности почвы – не беда. Это эльф не стал бы мучиться, и оставил бы неплодородный участок. Гном тоже не стал бы упорствовать, ведь все же ясно – не будет здесь урожая. Но орк не таков. Из года в год станет засевать он свое бесплодное поле, не будет иметь никакой отдачи от своих трудов, но рук не опустит и не отступит. Скорее умрет от голода и изнеможения, чем прикинет, что к чему, и опомнится. На том стояла и стоит Вдребезгария. А потому нельзя оркам без грабежа и войны, ибо из-за своей упертой принципиальности они своим трудом ни прокормиться, ни обогреться не умеют, не говоря уже о каком-то процветании и прогрессе. Вот дед Ухряка, к примеру, репу взялся выращивать. Восемь раз засевал поле, за восемь лет ни одной репы не выросло. Но он был настоящим орком, не эльфом каким-то. Решил и в девятый раз засеять. Верил, что уж на девятый раз ему точно повезет. Там-то, на поле, его удар и хватил. Повезло. А то бы он до сих пор семена переводил.
Ухряк и Эгур были истинными орками. А потому, хоть здравомыслие им и твердило, что вся эта затея не стоит того, чтобы в нее ввязываться, отступить они и не подумали. Еще чего! Не в традициях это орков, отступать. Как любил говаривать незабвенный Вандал: если не можешь разнести стену лбом, не вини в этом стену.
– Лезем? – спросил Ухряк, посмотрев на соратника.
– Лезем! – согласился тот.
Ухряк высек искру и зажег фитиль лампы. С нею в руке, он первым шагнул в Нору, сильно пригнувшись, чтобы не цепляться макушкой за низкий свод. За своей спиной Ухряк слышал шаги и громкое сопение Эгура. Соратник старался не отставать, потому что фонаря у него не было, и он разумно опасался оказаться в полной темноте.
Стоило пройти по лазу всего шагов десять, как стало заметно холоднее, будто из жаркого лета они стремительно перенеслись в позднюю осень. Под ногами хрустели мелкие камешки и косточки степных грызунов, нашедших в Норе свое последнее пристанище или павших жертвами карауливших их здесь диких кошек. Лаз тянулся прямо, не меняясь в размерах. Затем, в одном месте, потолок резко опустился, и Ухряку пришлось встать на четвереньки, чтобы пробраться глубже. За своей спиной он услышал болезненный вопль – Эгур, лишенный источника света, не увидел понижение свода, и врезался в него лбом.
– Мог бы предупредить, – проворчал он.
– Извини, – сказал Ухряк. – Я не подумал.
Еще шагов через двадцать лаз оборвался. Ухряк не без опаски покинул его, осторожно поднявшись на ноги и не выпуская из руки занесенную для удара лопату. Тусклый свет фонаря выхватил из тьмы стены, выложенные каменными кирпичами. Камни были влажные, по ним то и дело сбегали капельки воды. На стенах обильно рос странный, бледно-зеленый мох, укоренившийся в щелях между блоками. Потолок был сводчатый, довольно высокий. Ухряк сумел дотянуться до него только концом лопаты, когда поднял ту на вытянутой руке. Состоял он все из тех же блоков, и хотя выглядел довольно прочным, без следов разрушения, Ухряку все равно стало не по себе. Вот вывалится из свода один такой кирпичик, упадет на голову, и впечатает в каменный пол по самые уши.
Из прохода донеслась возня, и Ухряк, обернувшись, увидел, как к нему присоединяется Эгур. Тот вылез и поднялся на ноги, первым делом ощупав сумку. Пока полз на четвереньках, все трясся, как бы не потерять лепешки. Тьма, хлад и жуткие обитатели подземелий, это страшно, но остаться без запаса съестного еще страшнее.
– Ну, что тут? – тихо спросил Эгур, опасаясь тревожить вековое безмолвие древнего подземелья громкими звуками.
– Кается, это вход, – прошептал Ухряк.
Так оно, похоже, и было. В прежние времена широкий коридор был гораздо длиннее, и выводил наружу, завершаясь располагавшимися там воротами. Но после обвала, случившегося то ли по естественным причинам, то ли стараниями орков из Хрюмгорта, которых пугало соседство со зловещим наследием чужих предков, от коридора остался небольшой огрызок. Все остальное оказалось погребено под грудой валунов. Чудом уцелел только узкий лаз, либо же его проковыряли уже после обвала.