Я поймал быстро уплывающий от меня шест и побрел к берегу. Добравшись до ялика, я положил шест на дно и, привязав его к той самой ветке, которая скинула в воду Памелу, выбрался на берег. Девушка стояла на траве, с нее ручьями текла вода. Мокрые волосы и одежда прилипли к телу, обнажая ее сокровенные тайны. Она просто тряслась от негодования.
— Ты что, не видел ветку? — возмущенно воскликнула Памела. — Почему ты меня не предупредил?
— Я хотел, — радостно ответил я. — Но ты же сама велела мне молчать. Разве ты не помнишь?
— Я старалась помочь тебе грести, а ты! — выпалила она.
— Хороша помощь, — огрызнулся я. — «Бросай шест»!
Памела невольно хихикнула.
— Видел бы ты, какое у тебя было лицо за секунду до того, как ты упал в воду!
— Наверное, такое же, как и у тебя! — холодно парировал я.
Памела расстегнула слаксы и медленно спустила их со своих босых ног. Потом, выпрямившись, принялась стягивать мокрый свитер. Она задрала голову, пытаясь высвободить ее из тесного воротника, и голая грудь ее поднялась вверх, а затем опустилась, когда Памела, наконец, сняла свитер и бросила его на траву. Оставшись в одних узеньких черных трусиках, она сняла и их и повесила сушиться на ближайший куст. Томным движением Памела провела руками по своим мокрым блестящим бокам.
— Придется ждать, пока не высохнет одежда. — Она посмотрела на меня и капризно выпятила нижнюю губку. — А ты чего ждешь? — властно спросила она. — Только не говори, что стесняешься меня. После вчерашней ночи ты меня уже ничем не удивишь.
Возразить мне было нечего; так что я тоже разделся и аккуратно развесил свою одежду по кустам, чтобы ее высушило солнце. Памела легла в высокую траву, заложив руки за голову.
— Как хорошо, — промурлыкала она, — я так люблю, когда солнечные лучи ласкают кожу. Они пробуждают во мне дремлющие желания…
Я сел рядом с ней, чувствуя, как теплые солнечные лучи согревают мою кожу. Я взглянул на Памелу и увидел, что на волосиках ее лобка сверкают капельки речной воды. На противоположном берегу реки, насколько хватало глаз, расстилался настоящий пасторальный пейзаж — пологие склоны холмов, поросшие зеленой травой и редкими, живописно разбросанными деревьями, а вдалеке мирно лежащая корова, блаженно жующая свою жвачку.
— Ты думаешь, крики доносились отсюда? — спросил я Памелу.
— Думаю, отсюда, — лениво обронила она. — Площадь острова — всего три акра. Ты же сам знаешь, что он маленький.
— Я вижу, что на том берегу реки расстилаются поля… — заметил я.
— Да, ближайшая ферма находится на расстоянии целой мили отсюда. Местные жители селятся так, чтобы не видеть ни болот, ни острова.
— А кто-нибудь еще говорил тогда утром, что слышал крики?
— Кроме меня, в доме были только Труди и Мара, и ни одна из них ничего мне не сказала. — Памела с наслаждением зевнула и, протянув руку, взяла мою. — Знаешь, Ларри, мне кажется, дремлющие желания проснулись… — Она сонно улыбнулась. — Виновато солнце — оно меня всегда возбуждает… — Памела медленно провела моей рукой по своему бедру, а потом начала водить ею вверх и вниз по гладкой коже своего живота, и волосики на ее лобке от этого слегка приподнялись. Памела потянула мою руку вниз, и мои пальцы обхватили волосистый холмик и слегка сжали его. Памела не отпускала мою кисть, но мои пальцы уже непроизвольно ласкали ее лобок, и я ощущал, как губы, набухая, становятся горячими и влажными. Я слышал учащенное дыхание Памелы — она повернулась ко мне лицом и взяла в руку мой набухающий пенис; свободной рукой я принялся ласкать ее грудь, а ее пальцы стали сжимать и поглаживать мой член.
Мы занялись любовью прямо в высокой траве. Памела согнула колени и сжала ими мои бока. Сейчас не было той жгучей страсти, которая вчера доводила нас до изнеможения, нет, наши движения были неспешны и полны неги. Тела наши двигались в едином ритме; солнечные лучи немилосердно жгли спину. Мы оба устали от бурных ласк вчерашней ночи и, предавшись ленивой любви, закончили довольно спокойно.
Несколько минут мы отдыхали в объятиях друг друга. Наконец я отодвинулся от Памелы и встал. Надо было заняться делом.
— Пойду-ка посмотрю окрестности, — сказал я, отойдя от Памелы. Она промычала в ответ что-то нечленораздельное, но я не смог разобрать что.
Я двинулся в глубь острова. Трава хлестала меня по босым ногам; солнце нещадно палило, светя мне в спину. Я поднялся на вершину невысокого холма и очутился в густых зарослях деревьев. Через некоторое время я вышел на небольшую полянку; но по пути туда я несколько раз останавливался, чтобы вытащить из босых ног колючки, отчего у меня пропало всякое желание осматривать остров дальше. Поэтому я повернул назад и двинулся в ту сторону, где оставил Памелу.
Однако вскоре я понял, что заблудился. Выйдя из лесочка, я увидел, что оказался совсем в другом конце острова, поскольку на другом берегу тянулись не зеленые поля, а сырые болота. Я вспомнил, что площадь острова не больше трех акров, так что если я пойду вдоль берега, то непременно доберусь до Памелы. Впрочем, легко сказать — идти вдоль берега, — на самом деле это было совсем не простое дело! В некоторых местах берег круто обрывался в реку, а высота обрыва, поросшего колючим кустарником, была не менее восьми — десяти футов. В опасных местах я решил не удаляться в глубь острова, а обходить обрывистые берега по воде.
Увы, суровая действительность разбила в пух и прах мои намерения. Пытаясь обойти один обрыв, я зашел в воду, но скоро понял, что здесь препятствий ничуть не меньше, чем на берегу. Дно реки было покрыто толстым слоем ила и тины, в которых то и дело попадались упавшие ветви деревьев, какие-то длинные металлические предметы и всякий мусор, прикосновение которого вызывало неприятные ощущения. Выбраться на берег я уже не мог, ибо для этого нужно было подпрыгнуть футов на десять вверх и ухватиться за нависший над обрывом куст. Я решил, что надо продолжать идти вперед, и изо всех сил старался не думать, что там хлюпает у меня под ногами и что под ними скользит? Внезапно одной ногой я задел какой-то крупный предмет, а второй наступил на него. Непонятный предмет подо мной повернулся, и я чуть было не упал. Я тут же представил себе, что наткнулся на какое-то отвратительное подводное чудовище, которое спало здесь две тысячи лет и вдруг пробудилось из-за моего непрошеного вторжения.
Я отпрянул назад, что на глубине пяти футов оказалось совсем не простым делом. Прямо передо мной со дна заструились пузырьки воздуха, а за ними медленно всплыл один конец полого бревна, покрытого зеленой тиной. Увидев его, я немного успокоился, и тут на поверхности появились белые пальцы. Я разинул рот, но крик застрял в горле, скованном спазмой ужаса. За пальцами показалась рука, а потом и тело, все всплывало частями, и вот на воде уже покачивался утопленник.
Делать было нечего — я взял его за холодную безжизненную руку и пошел вперед, таща труп за собой. Наконец я добрался до того места, где берег полого спускался к реке, и вытащил находку на сушу. Перевернув утопленника, я сразу узнал его. Это был тот самый человек, которого я нашел на болотах вчерашней ночью, с огромной зияющей дырой на шее. Мужчина — при жизни — был в расцвете физической силы, шести футов росту и весом никак не меньше двухсот фунтов. У него были густые рыжие волосы, а черты лица так сильно искажены и покрыты тиной, что вряд ли кто-то сумел бы его опознать. От одного взгляда на него меня чуть не вырвало.
Несколько минут спустя я нашел Памелу, которая по-прежнему лежала с закрытыми глазами, нежась на солнце. Я натянул брюки и рубашку; они не успели еще высохнуть, но сейчас это мало волновало меня.
— Ну что, видел ли ты нимф, преследуемых сатирами, и русалок, завлекающих неосторожных мужчин в воду? — лениво спросила Памела.
— Ты знаешь крупного мужчину ростом шесть футов, с мощными мышцами и густыми рыжими волосами? — хрипло спросил я.
— Чарльз Уоррен. — Памела приоткрыла один глаз и без особого интереса спросила: — Значит, он вернулся?