Милосердие — чувство, связанное с наличием как минимум, двух индивидов: милосердствующего и обездоленного. Без первого нет милосердия, ибо некому милосердствовать. Но не будет этого чувства и без второго индивида, без того, о ком милосердствуют и к кому направлено действие первого. На первый взгляд, роль второго индивида пассивна. Он будто лишь объект, нуждающийся во внимании. Но это, как увидим, не совсем верно.
Зададимся простым вопросом: почему вид обездоленного существа может не вызывать у нас никаких стимулов к помощи ему? Ответ, вроде, лежит на поверхности: потому что мы — черствы, бездушны и т. д. Но почему же тогда в иной ситуации эта же черствая душа без видимой причины болит и ноет при виде обездоленного человека или даже бездомной дворняги! Раньше при виде этого бродяги ругал его за лень, спитый вид, что картину родного города портит, а тут вдруг расчувствовался, полез в карман за грошом, совершенно не вспоминая, что без этого самого гроша придется домой добираться, после работы, пешком. Ответ, что совесть заговорила, ничего не объясняет, ибо такой же поверхностный, как и прежние обвинения в бездушности и черствости. Вдумаемся, в самом деле, почему сотни раз вид немощных стариков и старух, просящих подаяние в подземных переходах, оставляет нас равнодушными, а в другой раз совершенно бескорыстно мы бросаемся вдруг помогать?
«А черт его знает!» — ответил один мой знакомый на мои приставания с этим вопросом. Хорошо черту, но хотелось бы узнать и нам.
Заметим для начала несколько моментов. Чувство милосердия возникает в нас спонтанно, вдруг, нежданно-негаданно, стихийно, бессознательно, не контролируемо.
Во-вторых, оно абсолютно бескорыстно, без расчета. Если и есть корысть, мы его не осознаем, не знаем, не рефлексируем.
В-третьих, это чувство возникает «из меня», изнутри, а не по чьему-то совету, призыву, тем более, приказу.
В-четвертых, возникает как команда, как приказ, как стимул, отменяющий все прочие, кроме одного, данного — милосердствования. Это чувство, как бы подавляет и отменяет все остальные. Оно становится полным властителем нашего бытия, внутреннего и внешнего, мысленного и практического.
Как оно возникает? Почему возникает? Что оно такое? Вот вопросы, которые вопиют, требуя ответа, чтобы понять суть милосердия. Но прежде еще одно отступление «по поводу».
Если чувство милосердия возникает спонтанно, вдруг, непредсказуемо, то все, что планируется заранее, как бы хорошо, нравственно оно не было, не имеет отношения к милосердию. Это может быть хорошо, сто раз, миллион раз замечательно, но это что-то другое, чем милосердие. Чувство милосердия не планируется заранее, оно возникает вдруг, неожиданно, спонтанно. Если в мое желание помочь обездоленному вклинивается «трезвая мысль», что отдам только то из кошелька, без чего могу сам обойтись, то будьте уверены — это не милосердие. Все, что угодно, тоже положительное, миллион раз пусть будет положительное, но не милосердие. Милосердие нерасчетливо, не обдуманно-расчетливый шаг помощи бедному, а спонтанно возникающий акт состояние-деяние. Поэтому, если планируют, когда, где, кто, как, кому, сколько, за что, зачем и почему будут помогать и сострадать, то это не милосердие.
Милосердие — это боль, которая возникает бесконтрольно, подсознательно. Причем боль не локальная, сосредоточенная где-то на отдельном пятачке души или тела. А боль всеобщая, которая возникает и тут же гасит все остальное в человеке: и чувственное, и сознательное. Остается она одна — эта боль, которая «заливает» всего человека сразу и целиком. Потому оно, милосердие, и не может пройти мимо обездоленного, страдающего, униженного — боль не пускает. Потому оно и не позволяет думать и рассчитывать — хватит или нет на молоко, не помру ли сам с голоду и так далее. Милосердие утопило в боли все другие чувства и мысли. Оно — всеобщее, всеобъемлющее чувство. Эта боль превращает на некоторое время человека в сомнамбулу, в бессознательное существо, вынув из самых дальних и глубоких уголков нашей души какие-то древнейшие механизмы бытия (или со-бытия) людей.
Мы полагаем, что в этот миг человек возвращается в состояние своего далекого ископаемого предка, когда субъективный механизм, ныне называемый «милосердием», был, возможно, единственным социальным приобретением людей, отличающим их от животных.
Чувство милосердия пронизано, насквозь пропитано этой подсознательно возникающей и всеобъемлющей болью, которая отменяет (тормозит, обрывает, консервирует, абортирует) все другие генетически более поздние чувства и мысли, все другие возможные степени свободы выбора, оставляя одно единственное — помочь себе подобному страдающему сородичу. Категоричность милосердия, вероятно, от того, что оно когда-то было единственным социальным качеством становящегося человеком троглодита. Возможно, это первое, самое древнее состояние, с чего человек начинался как коллективное существо.