Да. Кардинал, судя по обстановке, аскетом не был. На весь пол раскинулся дорогой княжеский ковер толстого ворса. На стенах висели образки, большие и маленькие ковры с вышитыми золотыми и серебряными нитями ликами святых, Небесной Девы, Прощающего Грехи, как будто бы не для роскоши, а по велению и во имя служения Живущим Выше. Дорогая мебель черного и красного дерева с резьбой и серебряной инкрустацией. В глубине комнаты — большая низкая кровать с лиловым шелковым балдахином, также богато расшитый аллегорическими узорами. В большое окно, на удивление, без витражей, но из цельного стекла, лился поток порыжевшего к вечеру солнечного света, выхватывая из полумрака роскошный стол с витыми ножками из слоновой кости и столешницей из цельного, высушенного по особому способу южными мастерами ствола могучей ииклии, покрытого прозрачной смолой. На гладкой блестящей поверхности стояли серебряные блюда с фруктами и южными сладостями, графины с красной и прозрачной жидкостью, высокие бокалы. Тут же на столе в изящном бронзовом захвате тлела веточка горной лианы, распространяя по комнате чистый свежий запах.
Волдорт сделал неуверенный шаг и замер в оцепенении. Кардинала он увидел не сразу. Тот сидел в большом мягком кресле по другую сторону стола. Свет, удачно падающий на стол, оставлял именно эту часть комнаты в темноте. Пресвитер казался изможденным и иссушенным странной болезнью. Серость кожи и тяжелые мешки под усталыми глазами не могла скрыть даже самая густая тень. Его тонкие, холеные пальцы неподвижно лежали на круглых подлокотниках. Тускло поблескивал кардинальский перстень на безымянном пальце правой руки. И все тело папского посланника в легком шелковом одеянии казалось воздушным и бесплотным, словно лишь его дух находился тут. Волдорт вдруг понял, что комната эта принадлежит вовсе не кардиналу. Лишь по необходимости да по настоянию брата Хэйла он занял покои местного епископа. И столько немощности и в то же время возвышенности было в фигуре брата Грюона, что, не столкнись они недавно в поединке, священник незамедлительно упал бы на колени и припал бы губами к перстню на руке Его Высокопреосвященства.
Кардинал сделал приглашающий жест. Послышался слабый, но ласковый и спокойный голос. От этого Волдорт только еще больше насторожился.
— Проходи, брат Волдорт. Проходи, садись к столу, отведай фруктов.
Узник продолжал стоять.
— Ну же! К чему эти обиды и капризы? Не имеет смысла отказываться от еды, ведь ни к чему это не обяжет тебя, брат мой. А тело надлежит питать.
Волдорт решил, что действительно нет смысла отвергать предложение кардинала. И пока есть такая возможность, лучше насытиться. Он подошел ближе к столу, заметил рядом высокий табурет и присел.
— Да восславится Дева Небесная, принесшая исцеление в Мир наш тяжелый и полный греха, — произнес кардинал и взял со стола крупное красное яблоко.
Он откусил большой кусок. Сбросил мизинцем покатившуюся с края губы каплю сока.
— После голода длительного ешь аккуратно, вином пренебреги, испей лучше воды, — обеспокоился кардинал и пододвинул хрустальный графин с прозрачной жидкостью ближе к собеседнику.
Волдорт некоторое время изучал лицо брата Грюона, пытаясь понять, какую хитрую партию придумал тот, и снова его мысли прервал мягкий голос:
— Я не буду тебя травить, брат. Как ты понимаешь, это верх глупости, клянусь именем Взошедшего, именами Девы и Прощающего. Клянусь именем самого Господа, что еда на этом столе чиста, никакие яства не одурманены, и вода только что из родника. Ешь и пей. Я не пытаюсь подкупить тебя, это всего лишь дань уважения. И я не презираю тебя, нет. И если угодно, для меня честь говорить с тобой.
Священник дрожащей рукой, но не от страха, а от потери сил и от головокружения, вызванного обилием еды и запахов, налил себе в высокий бокал воды. Залпом выпил и взял с блюда виноградную гроздь. Кардинал молча ел яблоко, смотря, как его гость утоляет голод. Волдорт, чуть не захмелевший от простой еды, не стал набрасываться на всевозможные яства и тем более не стал пить вина. Он лишь доел виноград, налил себе еще воды, выпил, взял половинку сочной желтоватой, но крепкой груши и отстранился от стола, внимательно смотря прямо в глаза Грюону.
— Кто ты? — неожиданно спросил пресвитер, не переменив ни позу, ни интонации в голосе.
Так спрашивают у продавца фруктов, спелая ли дыня, однако Волдорт внутренне вздрогнул. Но ответил спокойно:
— Не понимаю тебя, брат.
— Понимаешь, брат. Понимаешь, — кардинал отложил огрызок на край стола. — Кто ты?