Вл. Соловьев писал: "Каждое единичное лицо есть только средоточие бесконечного множества взаимоотношений с другим и другими, и отделять его от этих отношений - значит отнимать у него всякое действительное содержание жизни". Примерно такова же модель человека у С. Франка: "Индивид в подлинном и самом глубоком смысле слова производен от общества как целого. Существует недифференцированное единство сознания - единство, из которого черпается многообразие индивидуальных сознаний".
Н. Бердяев в книге "Самопознание (Опыт философской автобиографии)" писал: "У нас совсем не было индивидуализма, характерного для европейской истории и европейского гуманизма, хотя для нас же характерна острая постановка проблемы столкновения личности с мировой гармонией (Белинский, Достоевский). Но коллективизм есть в русской народничестве - левом м правом, в русских религиозных и социальных течениях, в типе русского христианства. Хомяков и славянофилы, Вл. Соловьев, Достоевский, народные социалисты, религиозно-общественные течения ХХ века, Н. Федоров, В. Розанов, В. Иванов, А. Белый, П. Флоренский - все против индивидуалистической культуры, все ищут культуры коллективной, органической, "соборной", хотя и по-разному понимаемой".
Иногда приходится слышать, что эта антропологическая модель отрицает саму идею свободы, несет в себе обоснование тоталитаризма. Это очень поверхностные утверждения. Русские философы, исходившие из понятия соборности, соединяли идею свободы с внутренней потребностью человека в единении с другими людьми. Н. Бердяев, разрабатывая экзистенциалистские представления о человеке, в то же время прямо заявлял: "Каждый отвечает за всех". Он считал, что только праведные дела сплачивают людей в обретении вечной свободы: "Спасение возможно лишь вместе с другими людьми". Свойственный экзистенциализму индивидуалистический взгляд на мир (изнутри своего "я") у Бердяева не противостоял пониманию существующих социальных задач. Понимая связи между людьми как дар божий, он говорил о роли добрых дел, любви, сострадании, взаимопомощи в сплочении людей и в то же время ставил вопрос об антибожественной сути зла, ненависти, жестокости, ведущих к одичанию людей и распаду общественных связей. "Зло есть самоотчужденность человека".
В России механистическая антропологическая модель человека как атома внедряется сегодня в общественное сознание с совершенно иными, нежели на Западе, социокультурными параметрами. Эта модель прикладывается у нас не к современному, а к традиционному обществу с деформированными, но очень сильными общинными отношениями. В столкновении с культурными структурами традиционного общества, которые ограничивают приложение рационализма к человеку этическими нормами и ценностными запретами, неадекватность механистической модели "атомизированного" человека проявляется особенно рельефно. С. Булгаков писал:
"Человек неотделим от человечества, он есть настолько же индивидуальное, насколько и родовое существо, - род и индивид в нем нераздельны, сопряжены и соотносительны. Поэтому индивидуализм, подъемлющий мятеж против родового начала и мнящий его преодолеть, в действительности выражает только болезнь родового сознания, вызванную упадком элементарной, стихийной жизненности в связи с преобладанием рассудочности, рефлексии: он есть "декадентство", которое, притязая быть кризисом общественности, на самом деле означает лишь кризис в общественности. Против такого индивидуализма прав даже элементарный социологизм, который умеет осязать общественное тело, с разных сторон и разными методами познавая силу социального сцепления и наследственности, постигая характер социального детерминизма в его статике и динамике. И бунт против родового начала столь же фальшив и бессмыслен, как и бунт против своего тела во имя утрированного спиритуализма.
Человечество существует как семья, как племя, как классы, как национальности, как расы, наконец, как единый человеческий род. Бесспорно одно, что оно определенным образом организовано, есть организм... Эта связность выражается в политике, экономике, нравах, социальной психологии, вплоть до моды и сплетен. Однако непосредственно она переживается скорее как болезненное чувство дезорганизованности: взаимная борьба и эгоистическое самоутверждение царят в общественности.
Человечество ищет такой общественной организации, при которой торжествовала бы солидарность и был бы нейтрализован эгоизм...Отдельный человеческий индивид есть не только самозамкнутый микрокосмос, но и часть целого, именно он входит в состав мистического человеческого организма..."
В. Розанов ориентировался на "сочлененность человека с человеком", отталкиваясь от "домашнего очага", а Н. Федоров в своей концепции "общего дела" решительно отвергал любую человеческую обособленность, видя "существа разумные, не в розни, а в совокупности пребывающие". Философская концепция всеединства, понимаемая как божественное предначертание, имела у русских религиозных философов и свою четкую социальную направленность - против усиливающейся разобщенности общества, роста классовых антагонизмов, других противоречий западной технологической цивилизации.
Обыденное сознание в России принимает как очевидную идею, что люди "существа разумные, не в розни, а в совокупности пребывающие". М. Пришвин записал в дневнике 30 октября 1919 г.: "Был митинг, и некоторые наши рабочие прониклись мыслью, что нельзя быть посередине. Я сказал одному, что это легче - быть с теми или другими. "А как же,- сказал он,- быть ни с теми ни с другими, как?" - "С самим собою".- "Так это вне общественности!" ответил таким тоном, что о существовании вне общественности он не хочет ничего и слышать".
Очень важно для традиционного общества понятие народ как надличностной общности, обладающей исторической памятью и коллективным сознанием. В народе каждое поколение связано отношениями ответственности и с предками, и с потомками. На Западе же понятие "народ" изменилось, это граждане, сообщество индивидов. Консерватор Де Местр писал, отвергая буржуазную революцию: "Народ обладает всеобщей душой и неким подлинным моральным единством, которое и приводит к тому, что он есть то, что есть". Другой французский традиционалист, Ламеннэ, писал, что следствием Реформации явился капитализм с его жаждой наживы, превративший Францию начала XIX века в "собрание 30 млн. индивидуумов".