Он ухмыльнулся.
— Ты ввяжешься, Кортленд, ввяжешься!
6. Мозг военного человека
У шестидесятилетнего полковника Харрисона Мюррея была прекрасная фигура военного, и он этим очень гордился. Но иногда он забывал распрямлять плечи, выпячивать грудь, втягивать живот, и он постепенно становился обычным сутулым стариком — пока снова не вспоминал, что он военный.
На лице его всегда была недовольная гримаса, оно как бы состояло из скошенных плоскостей. Голос полковника был неожиданно тонким, и становился еще выше, когда он злился. А злился он практически всегда. И сейчас он тоже был зол.
— Если человек родился идиотом, то ему уже ничем не поможешь, Де Калб, — сказал он. — Но, к счастью, мы не все идиоты. Вы должны бросить все свои побочные работы и перейти к основной. Вы же согласились сотрудничать с Министерством Обороны… — он бросил на меня быстрый осторожный взгляд. — Вы согласились выполнить определенную работу.
— Я выполнил ее, — ответил Де Калб, — я доложил результаты в Бюро и наметил дальнейшее направление работ. О, это вовсе не секрет. Многие работают в этой области, — он ухмыльнулся. — Так что в этом нет никакого секрета, полковник. Главная тайна — в техническом обеспечении работ, а она тщательно хранится работниками Бюро. Во всяком случае, я на это надеюсь. Сейчас бюро работает в полную силу. В исследованиях заняты лучшие умы. Они работают по моему плану и сделают все не хуже меня. Если бы и я был сейчас занят там, это была бы бесполезная трата моего ума. Мои функции закончились в тот момент, когда я изложил свои идеи физикам и психологам, которые способны претворить их в жизнь.
— Позвольте мне решать это, — недовольно заметил Мюррей, — и затем наступила пауза.
Послышался спокойный голос доктора Эссен, сидящей у окна.
— Ира, может быть, полковнику следует показать Запись…
— Конечно, — ответил Де Калб. — Спорить дальше бесполезно. Кортленд, может сейчас ты займешься этим?
Я открыл шкаф и достал оттуда завернутый ящик. Затем поставил его на стол между полковником и И о Калбом. Мюррей подозрительно следил за моими действиями.
— Если это какая-то дурацкая шутка, — начал он.
— Уверяю вас, сэр, это не шутка. Это нечто такое, чего вы никогда раньше не видели. Я думаю, что когда вы посмотрите то, что находится здесь, у вас не будет возражений против той проблемы, над которой я работаю.
Де Калб развернул ящик. На столе появился грязный, помятый, бело-голубой предмет, такой же непроницаемый для человеческого мозга, как и способ, которым он совершал путешествия во времени. Вселенная и судьба людей была заключена в нем.
Пальцы Де Калба притронулись к его поверхности. Раздался слабый отдаленный скрип, как будто начали поворачиваться старые заржавевшие петли, и вот ящик раскрылся, как цветок.
Я не стал смотреть. Я чувствовал, что ничего не смогу воспринять сегодня, пока мозг мой не оправится от потрясения. Я смотрел на потолок и видел, как по нему бегут причудливые постоянно меняющиеся отблески. Это был свет, отраженный от лепестков, плоскостей цветка. Даже это производило сильное гипнотическое воздействие.
В доме стало тихо. Казалось, из ящика выходит волнами тишина конца мира, и она поглощает все звуки, кроме тяжелого дыхания Де Калба и хриплых выдохов Мюррея, который сидел, не двигаясь, и поглощал вспышки света, проникавшего сюда сквозь бездну времен.
Я почувствовал, что мною овладело сильное предчувствие, напряжение. Я ждал, ждал, когда во мне снова вспыхнет источник энергии. Ждал новой смерти, может быть, совсем рядом со мной, у меня на виду. Смерти кого-то в этой комнате. Я ждал, что эта смерть может настигнуть меня самого, что каменный холод разольется по моему телу, где пустит свои корни некрон.
Ящик закрылся. Огни на потолке погасли.
Мюррей медленно выпрямился…
Де Калб тяжело откинулся в кресле, не сводя глаз с Мюррея.
— Вот и вся история, — сказал он.
Почти час потребовался Мюррею для того, чтобы рассказать обо всем, прояснить всю ситуацию, где он неожиданно для себя играет какую-то роль. Мы с любопытством смотрели на него, как будто ожидая чего-то нового, что почерпнул он, просматривая Запись.
Но на лице его ничего не отразилось. Это было очень странно, так как я знал, что Мюррей весьма эмоциональная, почти истерическая натура. Может, он научился владеть собой? Сейчас, когда он задавал холодные, четкие вопросы Де Калбу, на лице его не было никаких эмоций.