| Keating listened to the speeches with interest; when he heard the endless sentences about "young men as the hope of American Architecture" and "the future opening its golden gates," he knew that he was the hope and his was the future, and it was pleasant to hear this confirmation from so many eminent lips. | Китинг слушал речи с интересом; вокруг на все лады звучали бесконечные сентенции о "молодых людях - надежде американской архитектуры" и о "будущем, открывающем свои золотые ворота", и Питер знал, что "надежда" - это он и что "будущее" принадлежит ему; приятно было слышать подтверждение этому из стольких уважаемых уст. |
| He looked at the gray-haired orators and thought of how much younger he would be when he reached their positions, theirs and beyond them. | Он скользил взглядом по седовласым ораторам и думал о том, насколько моложе он будет, когда достигнет их положения, да и места повыше. |
| Then he thought suddenly of Howard Roark. He was surprised to find that the flash of that name in his memory gave him a sharp little twinge of pleasure, before he could know why. | Потом он вдруг вспомнил о Говарде Рорке и удивился, обнаружив, что это имя, вспыхнув в его памяти, вызвало беспричинное удовольствие. |
| Then he remembered: Howard Roark had been expelled this morning. | Потом вспомнил: Говарда Рорка сегодня утром исключили из института. |
| He reproached himself silently; he made a determined effort to feel sorry. | Питер молча упрекнул себя и принялся целеустремлённо вызывать в себе чувство сожаления. |
| But the secret glow came back, whenever he thought of that expulsion. | Но скрытая радость возвращалась всякий раз, когда он думал об исключении Рорка. |
| The event proved conclusively that he had been a fool to imagine Roark a dangerous rival; at one time, he had worried about Roark more than about Shlinker, even though Roark was two years younger and one class below him. | Это событие безоговорочно доказало, каким он был глупцом, воображая Рорка опасным соперником; одно время Рорк беспокоил его даже больше, чем Шлинкер, хотя и был двумя годами и одним курсом младше. |
| If he had ever entertained any doubts on their respective gifts, hadn't this day settled it all? | Если он и питал какие-либо сомнения по поводу своей и их одарённости, разве сегодняшний день не расставил всё по местам? |
| And, he remembered, Roark had been very nice to him, helping him whenever he was stuck on a problem ... not stuck, really, just did not have the time to think it out, a plan or something. | Хотя, вспомнил Питер, Рорк был очень мил с ним, помогая ему всякий раз, когда он увязал в какой-нибудь проблеме... не увязал на самом деле, просто у него не хватало времени сидеть над всякой скукотищей - чертежами или чем-нибудь ещё. |
| Christ! how Roark could untangle a plan, like pulling a string and it was open ... well, what if he could? | Господи! Как Рорк умел распутывать чертежи, будто просто дёргал за ниточку - и всё понятно... И что с того, что умел? |
| What did it get him? | Что это ему дало? |
| He was done for now. | Теперь с ним кончено. |
| And knowing this, Peter Keating experienced at last a satisfying pang of sympathy for Howard Roark. | И, убедив себя в этом, Питер Китинг с удовлетворением испытал наконец нечто вроде сострадания к Говарду Рорку. |
| When Keating was called upon to speak, he rose confidently. | Когда Китинга пригласили произнести речь, он уверенно поднялся с места. |
| He could not show that he was terrified. | Он не имел права показать, что сильно испуган. |
| He had nothing to say about architecture. But he spoke, his head high, as an equal among equals, just subtly diffident, so that no great name present could take offense. | Ему нечего было сказать об архитектуре, но он произносил слова, высоко подняв голову, как равный среди равных, но с некоей толикой почтительности, так, чтобы никто из присутствовавших знаменитостей не почёл себя оскорблённым. |
| He remembered saying: | Насколько он мог позднее вспомнить, он говорил: |
| "Architecture is a great art ... with our eyes to the future and the reverence of the past in our hearts ... of all the crafts, the most important one sociologically ... and, as the man who is an inspiration to us all has said today, the three eternal entities are: Truth, Love and Beauty ... " | "Архитектура - великое искусство... С глазами, устремлёнными в будущее, и почтением к прошлому в сердцах... Из всех искусств - самое важное для народа... И, как сказал сегодня тот, кто стал для всех нас вдохновителем к творчеству, Истина, Любовь и Красота - три вечные ценности..." |
| Then, in the corridors outside, in the noisy confusion of leave-taking, a boy had thrown an arm about Keating's shoulders and whispered: | Потом, в коридоре, в шумной неразберихе прощаний, какой-то парень шептал Китингу, обняв его за плечи: |