Выбрать главу
Keating walked through the revolving door, through the lustrous marble lobby, to an elevator of gilt and red lacquer that brought him, thirty floors later, to a mahogany door. He saw a slender brass plate with delicate letters: Китинг вошёл в эту дверь и через глянцево-мраморный вестибюль прошёл к лифту, сиявшему позолотой и красным лаком. Миновав тридцать этажей, лифт доставил его к дверям красного дерева, на которых он увидел изящную бронзовую табличку с не менее изящными буквами: FRANCON & HEYER, ARCHITECTS. "Франкон и Хейер, архитекторы". The reception room of the office of Francon & Heyer, Architects, looked like a cool, intimate ballroom in a Colonial mansion. Приёмная бюро Франкона и Хейера, архитекторов, походила на уютную и прохладную бальную залу в особняке колониального стиля. The silver white walls were paneled with flat pilasters; the pilasters were fluted and curved into Ionic snails; they supported little pediments broken in the middle to make room for half a Grecian urn plastered against the wall. Серебристо-белые стены опоясывали плоские пилястры с каннелюрами. Пилястры увенчивались ионическими завитками и поддерживали небольшие фронтоны. В центре каждого фронтона имелась вертикальная ниша, в которой прямо из стены вырастал горельеф греческой амфоры. Etchings of Greek temples adorned the panels, too small to be distinguished, but presenting the unmistakable columns, pediments and crumbling stone. Стенные панели были украшены офортами с изображениями греческих храмов, небольших, а потому малоизвестных, но при этом демонстрировавших безошибочный набор колонн, портиков, трещин в камне. Quite incongruously, Keating felt as if a conveyor belt was under his feet, from the moment he crossed the threshold.
Стоило Китингу переступить порог, как у него возникло совершенно неуместное ощущение, будто он стоит на ленте конвейера. It carried him to the reception clerk who sat at a telephone switchboard behind the white balustrade of a Florentine balcony. Сначала лента принесла его к секретарше, сидевшей возле коммутатора за белой балюстрадой флорентийского балкона.
It transferred him to the threshold of a huge drafting room. He saw long, flat tables, a forest of twisted rods descending from the ceiling to end in green-shaded lamps, enormous blueprint files, towers of yellow drawers, papers, tin boxes, sample bricks, pots of glue and calendars from construction companies, most of them bearing pictures of naked women. Далее он был перемещён к порогу громадной чертёжной, где увидел череду длинных плоских столов, целый лес толстых гнутых проводов, свисавших с потолка и оканчивавшихся лампами в зелёных абажурах, гигантские папки с синьками, высоченные жёлтые стеллажи, груды бумаг, образцы кирпичей, баночки с клеем и календари, выпущенные разными строительными компаниями и изображающие преимущественно полуобнажённых женщин.
The chief draftsman snapped at Keating, without quite seeing him. Старший чертёжник тут же набросился на Китинга, даже толком не взглянув на него.
He was bored and crackling with purpose simultaneously. Чувствовалось, что ему здесь всё осточертело, но при этом работа настолько захватывала его, что он был прямо-таки переполнен энергией.
He jerked his thumb in the direction of a locker room, thrust his chin out toward the door of a locker, and stood, rocking from heels to toes, while Keating pulled a pearl-gray smock over his stiff, uncertain body. Ткнув пальцем в направлении раздевалки, он повёл подбородком, указуя на дверцу одного из шкафчиков. Потом, пока Китинг неуверенными движениями облачался в жемчужно-серый халат, старший чертёжник стоял, покачиваясь с пятки на носок.
Francon had insisted on that smock. Такие халаты здесь, по требованию Франкона, носили все.
The conveyor belt stopped at a table in a corner of the drafting room, where Keating found himself with a set of plans to expand, the scaggy back of the chief draftsman retreating from him in the unmistakable manner of having forgotten his existence. Далее лента конвейера остановилась у стола в углу чертёжной, где перед Китингом оказалась стопка эскизов, которые требовалось перечертить в развёрнутом виде. Тощая спина старшего чертёжника уплыла вдаль, причём по одному её виду можно было безошибочно определить, что её обладатель начисто забыл о существовании Китинга.
Keating bent over his task at once, his eyes fixed, his throat rigid. Китинг немедленно склонился над своим заданием, сосредоточив взор и напрягши мышцы шеи.
He saw nothing but the pearly shimmer of the paper before him. The steady lines he drew surprised him, for he felt certain that his hand was jerking an inch back and forth across the sheet. Кроме перламутрового отлива лежащей перед ним бумаги, он ничего не видел и только удивлялся чётким линиям, выводимым его рукой, ведь он нисколько не сомневался, что она, эта рука, водя по бумаге, дрожит самым предательским образом.
He followed the lines, not knowing where they led or why. Он срисовывал линии, не ведая, куда они ведут и с какой целью.