— Мне нужен заведующий для моей лечебницы, — сказал он мне. — Я полагаю, что вы разбираетесь, насколько это позволила вам служба в армии, в психических заболеваниях. И боюсь, мои методы лечения покажутся вам резко отличающимися от традиционных. Но поскольку я добиваюсь успеха там, где другие врачи терпят неудачу, я полагаю оправданным продолжение своего эксперимента, который, доктор Роудз, на самом деле мог бы осуществить любой из моих коллег.
Циничные рассуждения этого человека раздражали меня, хотя я не мог отрицать, что лечение умственных расстройств пока не стало точной наукой. Как бы в ответ на мою мысль, он продолжил:
— Сфера моих интересов находится в той области психологии, которую не осмеливается затрагивать традиционная наука. Если вы будете работать со мной, то вам придется увидеть необычные явления, но все, о чем я прошу вас, — быть внимательным и молчаливым.
Так я начал работать. Мне инстинктивно хотелось отстраниться от этого человека. Но в нем была такая необъяснимая притягательность, такое ощущение мощи и безрассудной необычности исследований, что я, исходя из презумпции невиновности, решил посмотреть, что и этого может получиться. Его возбуждающе необычная личность, казалось, стала ключом к моей сосредоточенности, заставила меня почувствовать, что он может быть хорошим тонизирующим средством для того, кто в этой жизни на время утратил хватку.
— Пока вы раздумываете, — сказал он, — я могу подвезти вас к себе. Если вы поедете со мной до гаража, то я доставлю вас прямо к вашей квартире, сгрузим ваши вещи — и все это до наступления темноты.
Мы мчались на приличной скорости по портсмутской дороге вплоть до самого Терсли, а затем, к моему удивлению, компаньон свернул вправо и направил машину через кусты вереска по проложенному телегой следу.
— Это Торс Ли, или «поле», — пояснил он, указывая на открывающуюся перед нами пустынную местность. — Здесь еще жива старая вера.
— Католическая? — спросил я.
— Католическая вера — это, уважаемый сударь, нововведение. А я имею в виду языческий культ. Здешние крестьяне до сих пор сохранили частицы старых ритуалов. Они верят, что это приносит им счастье или что-то в этом роде. Но они не имеют представления о внутреннем смысле этих ритуалов. Он умолк на мгновение, а потом повернулся ко мне и сказал с необычной выразительностью: — Вы никогда не думали о том, что могло бы произойти, если бы человек, обладающий Знанием, смог собрать из кусочков весь этот ритуал?
Я признался, что нет. Это было выше моего понимания, но, несомненно, он привез меня в самое нехристианское место, которое я когда-либо в жизни посещал.
Его лечебница, однако, являла собой восхитительный контраст с дикой и бесплодной местностью вокруг. Сад представлял собой изобилие цвета, а дом — старый и обширный, укрытый вьющимися растениями, был внутри так же очарователен, как и снаружи. Он напоминал мне одновременно и Восток, и эпоху Ренессанса, и хотя не соответствовал ни одному архитектурному стилю, был полон тепла и комфорта.
Вскоре я погрузился в работу, находя ее чрезвычайно интересной. Как я уже говорил, работа Тавернера начиналась там, где кончалась традиционная медицина, и у меня под наблюдением оказались такие больные, которых обычный врач из соображений безопасности отправил бы в психиатрическую больницу, как типичных сумасшедших. Но Тавернер, со своими своеобразными методами лечения, доходил до самой сути, оперируя как в душе, так и в темном царстве, где обитает душа, что позволяло представить проблему в новом свете и нередко — спасти человека от темных сил, которые скрывались в нем. Интересный пример его методов лечения — дело об убийстве овец.
Однажды дождливым вечером к нам в лечебницу был нанесен визит — не совсем обычное событие, так как к Тавернеру и его методам относились с подозрением. Наша гостья сбросила промокший макинтош, но отказалась снять шарф, слишком теплый для этого дня, который был туго обернут вокруг ее шеи.
— Насколько мне известно, вы специализируетесь на душевных болезнях, — сказала она моему коллеге. — Я очень хочу поговорить с вами об одном весьма беспокоящем меня деле.
Тавернер кивнул, окинув ее острым взглядом в поисках симптомов болезни.
— Речь идет о моем друге, более того, я думаю, что могу называть его своим женихом, так как, хотя он и просил меня освободить его от данного мне обещания, я отказалась это сделать, и не потому, что хочу удержать мужчину, который больше не любит меня, но потому, что убеждена: он все еще любит меня, но между нами встало что-то такое, о чем он не хочет мне говорить.