— Мы добрались до острова Фалль, — отвечал Конан, — что же касается всего остального… Слушай.
…Белые скалы показались на рассвете. Земля словно соткалась из воздуха, воздвигнув над темными волнами северного моря высокую стену, у подножия которой кипели огромные буруны. Стрелка прибора, оставленного Да Дергом, привела «Дочь морей» к острову, куда корабль доплыл всего за три дня, подгоняемый устойчивым попутным ветром. Люди молча стояли вдоль бортов, глядя на приближающиеся скалы, сжимая в руках оружие. Победа киммерийца над Отгаром и появление ночного светила, ярко засиявшего в небе сразу после того, как ванир упал с разрубленной головой, поселила в сердцах команды слепую преданность своему вожаку и веру в удачу.
Диера прошла левым галсом вдоль побережья, но скалы повсюду были одинаково высоки, а рифы возле их подножия тянулись сплошной цепью. Стрелка теперь указывала не на остров, а прямо по ходу корабля. Прошло больше часа, они плыли все тем же курсом. Вдруг Сантидио, стоявший на мостике рядом с Конаном возле накрытого стеклянным колпаком прибора, тронул киммерийца за плечо. Стрелка дрогнула и, повернувшись, указала в сторону берега.
— Очевидно, нам следует пристать здесь, — сказал дон Эсанди.
— Но я не вижу никакого прохода, — возразил киммериец, — все те же рифы…
— Не могу придумать другого объяснения, — Сантидио внимательно вглядывался в кипение бурунов, — брегон не стал бы направлять нас к своему острову только для того, чтобы утопить в броске копья от берега.
Конан приказал спустить парус. «Дочь морей» на веслах двинулась к полосе рифов. Когда до них оставалось не более тридцати локтей, они увидели проход между двумя камнями. Диера скользнула в него и оказалась на узкой полосе воды, отделявшей рифы от галичного берега. Стрелка прибора вновь отклонилась — повинуясь ее указанию, судно двинулось вдоль обрывистых белых скал.
Вскоре они увидели лагуну, вошли в нее и пристали к берегу. Отсюда наверх, через расщелину в скалах, вела неширокая тропа, усыпанная мелким гравием. Оставив на борту несколько караульных, зингарцы во главе с капитаном покинули диеру, поднялись по тропе и оказались на круглой, шириной в сотню ярдов площадке, ограниченной валом из длинных белых камней высотой в пол человеческого роста. За первым валом виднелись другие, каждый следующий отстоял на полусотню шагов дальше предыдущего — словно гигантские круги от брошенного в воду камня расходились по каменистой равнине без единого деревца, простиравшейся насколько хватало глаз. Напротив того места, где отряд поднялся на плато, высились каменные ворота: два огромных монолита стояли вертикально, третий лежал сверху. От этих камней веяло древностью и неведомой силой, их иссеченную ветром поверхность покрывали полустертые рунические письмена. За воротами виднелась прямая, как стрела, вымощенная прямоугольными плитами дорога, убегавшая к горизонту. В тех местах, где дорога пересекала круги валов, были оставлены проходы.
Зингарцы неуверенно топтались на краю площадки, не решаясь двинуться вперед.
— Не слишком-то уютное местечко, — проворчал киммериец, поудобнее пристраивая на руке круглый ванирский щит, — и встречающих что-то не видно…
Он ошибся. Только что за воротами никого не было, а в следующий миг из них выехал на великолепном черном жеребце рыцарь в золотых доспехах и крылатом, украшенном огромным плюмажем из радужных перьев шлеме с опущенным забралом. Натянув поводья, он остановил коня и застыл, словно величественное изваяние.
Конан шагнул вперед.
— Приветствую тебя, страж, — сказал он, подняв руку и обратив к всаднику пустую ладонь. — Мы прибыли на ваш остров по приглашению брегона Кримтана Да Дерга, слуги королевы Матген…
Рыцарь тронул коня и подъехал к варвару.
— Как твое имя? — спросил он глухим голосом из-под забрала.
Киммериец размышлял недолго.
— Конан, король Аквилонии, — ответил он и услышал за спиной удивленный ропот своих людей.
— А я зовусь Руад Рофесса, что на вашем языке значит Красный Многомудрый, — сказал рыцарь. — Я вызываю тебя на поединок, король.
С этими словами он снял с руки железную перчатку и бросил ее под ноги Конану.
…Киммериец прервал рассказ, вспомнив свое удивление, смешанное с гневом: воистину, исчезнувший в Кордаве брегон не уставал подбрасывать все новые неожиданности! Тогда он не сразу сумел достойно ответить на вызов и даже вступил с Руадом в объяснения, пытаясь доказать рыцарю, что явился на остров вовсе не затем, чтобы вступать в схватку с первым же его обитателем.
— Быть может, этот страж не знал Да Дерга? — спросил Альфред. — Что же случилось дальше, государь?
— Я принял вызов и убил рыцаря, — сказал король. — Вернее, думал, что убил. Руад Рофесса спешился, и мы бились на мечах. Он дважды ранил меня. Он хорошо дрался, и все же я сумел поразить его, ударив в грудь и пробив доспех. Рыцарь упал и лежал неподвижно. Я поднял забрало его шлема и увидел лицо: очень красивое и спокойное. И вдруг это лицо стало таять, как весенний снег в борозде, еще немного, и осталась только пустая броня. Я проклял колдовство, тем более, что раны мои были совсем нешуточными. Мы оставили доспехи Руада посреди каменного круга и прошли через ворота.
…Конан не мог бы точно описать, что произошло, только, пройдя совсем немного, вместо круглых валов и каменистой пустыни они увидели далеко внизу прекрасную долину, залитую ярким солнцем. Ее покрывали густые леса, среди которых темнели квадраты полей и сияли лазурные нити полноводных рек. Небольшие деревушки и города, обнесенные круглыми стенами, во множестве были разбросаны среди садов, а между ними вились мощенные желтым кирпичом дороги, перекинутые через реки арками легких мостов. Посреди долины что-то сияло всеми цветами радуги, словно огромная перламутровая раковина, извлеченная неким гигантом из глубин Мирового Океана.
— Мы спустились в долину и двинулись по дороге, сами не зная еще, куда попадем, — рассказывал король, и Альфред слушал его, затаив дыхание. — Самым удивительным было то, что местные жители совсем нас не боялись, хотя и видом, и оружием мы отличались от них, как грязные оборванцы отличаются от людей, собравшихся в храм на богослужение. Хозяева постоялых дворов стояли возле дверей своих обширных построек с высокими крышами и зазывали нас отдохнуть и выпить сидра — так зовется самый распространенный на острове напиток, подобный легкому шипучему вину. Владельцы лавок выбегали со своими товарами: легкими нарядными тканями, какими-то безделушками и украшениями, нужными нам, как быку конское седло. Они говорили с нами на языке, состоявшем из смеси множества известных нам слов, а узнав, что мой отряд состоит из зингарцев, почти полностью переходили на язык этой страны, так что мы без труда понимали их цветастую речь. Это было тем более удивительно, что, по словам Да Дерга, фаллийцы никогда не покидают свой остров. Потом я узнал, что на Инис Фалль, как зовут они свою страну, живет немало хайборийцев, из тех, кто, прибыв сюда в качестве наемников, решили навсегда оставить оружие и поселиться в этом благодатном крае. Мои вооруженные до зубов орлы с удивлением таращились по сторонам, Сантидио что-то записывал на тонких дощечках, которые носил у пояса, а Ваная шла рядом с Арэлем, глядя на все восторженными глазами.
В каком-то селении я спросил, как добраться до Медового Покоя королевы Матген, и нам указали дорогу к столице, даже не поинтересовавшись, что мы там ищем. Наконец мы приблизились к Лиатдруиму и остановились, пораженные. Сей град обнесен семью круглыми стенами, возвышающимися одна над другой, так как столица располагается на холме. Каждая стена окрашена в один из цветов радуги, а сделаны они из материала, подобного стеклу, полупрозрачного и очень крепкого. Виднелись купола дворцов и башни, не уступавшие красочностью стенам. Этот город мы приняли за сверкание огромной раковины, когда смотрели на долину сверху.
Возле ворот толпилось множество народу. Оказывается, мы прибыли в канун праздника Лугназад, который справляют в честь бога Луга, покровителя искусств и ремесел. Стража велела нам ждать, и мой отряд расположился неподалеку, на опушке леса. Зингарцы побросали щиты и копья и растянулись в тени кустов: им было жарко в шерстяных куртках и кожаных латах, они устали. С нами ждали еще множество каких-то людей, они безбоязненно подходили к моим головорезам, о чем-то заговаривали с ними, и странно мне было видеть тоненькую девушку в легком платье, которая бродила среди вооруженных людей, каждый из которых считался у себя на родине отъявленным злодеем. Бандерос потянул было к ней свои лапы, но девушка только тихо засмеялась, глядя ему в глаза. Зингарец отшатнулся, на лице его отразился страх, а она убежала. Когда я потом спросил, что его напугало, он отвернулся и только пробурчал: «Так, померещилось…»