Фредди обошёл лежащего, выбрал себе местечко выше по ручью. Садиться ниже было противно, судя по всему, найденный уже несколько суток не вставал с места, и нечистоты от его расплывшейся туши стекали прямо в ручей.
— Давно тут? — спросил Фредди.
— Кто же здесь время считает? Ты водочный источник проходил?
— Было такое, — признал Фредди. — Я с бренди начал. Потом водка, виски, ром… ещё что-то.
— А я с коньячка. Зубровку, старку — всё миновал. Тут всякий своим путём идёт, но водку проходят все. Мимо неё не проскочишь, — лежащий заперхал и запел на варварский мотивчик:
— Вот с хлебушком там плоховато, — продолжил он, откашлявшись. — Зато здесь лепота: на деревьях орешки растут, фисташки с солью. Я раньше ел, а теперь расхотелось.
— А дальше что? — спросил Фредди. — Должно же где-то быть место, где не алкаши мрут, что травленые мухи, а живут нормальные люди. Травка там растёт, в речке вода, птички поют. Я бы в речку влез и три дня отмокал.
— Хе, о чём заговорил! Поздно, брат. Такое место если и есть, то не про нас.
— Но ведь я не только бренди, но и воду пил. Всяко дело, больше, чем водки.
— И что с того? Ты, я вижу, в здешних делах ничего не понял. Дело не в том, сколько ты выпил, а сколько хотел выпить. Тебе на день рождения мамочка сока ананасового предлагает, а он тебе по фигу, тебе пивка хочется. Вот оно, пивко, пей на здоровьице. А такого, чтобы мечтать о стакане чистой воды — не было в твоей жизни. И в моей не было. Так что и здесь воды не будет.
Фредди развернулся и пошёл вдоль ручья дальше.
— Эй! — позвал собеседник. — Ты смотри, выше меня по течению не устраивайся. Нечего в моё пиво срать.
Фредди отошёл подальше от вони и устроился на ночлег. На пиво особенно налегать не стал, а солёным фисташкам отдал должное. Спал, конечно, неважно, но проснулся человеком, так что даже подумал, что неплохо бы сбегать назад, пропустить стаканчик-другой. Однако преодолел искушение и, хлебнув из горстки пива, пошёл посмотреть, как дела у расслабленного соседа.
Поговорить не удалось. Сосед был мёртв. Не так он был и толст, только брюхо, такие называют пивными, лежало на камнях словно бы отдельно от тела. Из раскрытого рта один за другим падали белые трупные черви. Сосед сгнил заживо. Так и бывает, если жить на одном пиве. Тут и солёные орешки не помогут.
Фредди перешёл вброд ручей, отыскал свою палку, сориентировался, как мог и отправился в путь. Шёл, хотя и знал, что его ничего больше не ждёт. И всё же, увидел вдалеке словно бы пригорок. Там не было деревьев и кустов, ни засохших, ни выросших на пиве, но каменистая земля бугрилась, как это бывает у источников. Фредди не ускорил шага, он размеренно переступал ногами пока не оказался рядом с последним источником. Тот был практически сух, но всё же белая влага выступала меж камней. Фредди упал на колени, приник губами к камню.
Один сладкий глоток и воспоминание, которого не могло быть. Он приник к маминой гуди и сосёт, сосёт без конца, и не может насытиться. Но мама говорит: «Стоп, хватит, обжора, лопнешь…» — и отнимает грудь.
Фредди ткнулся растрескавшимися губами в сухой камень.
«Мало! Ещё!»
Бесполезно. Камень сух.
Даже если завтра выступят ещё несколько капель молока, их не хватит, чтобы прожить. И вообще, с чего он взял, будто ему следует здесь выжить? Он умер, благополучно сломав себе шею, так чего ради теперь бьётся? Другие, кто жил красиво и благородно, в конце концов, тоже исчезнут. Вполне возможно, что их агония будет красивой и благородной, им не придётся бродить от озера виски до источника водки, но они всё равно обратятся в прах. А Фредди преодолел все стадии ничтожности, но никто не скажет, будто он не прошёл свой путь до конца.