— Скоро, значит, мы распрощаемся с тобой. Идем громить последнюю басмаческую банду. Историю идем делать…
И вот как обернулась эта история! Вместо того чтобы настигнуть банду Ахмат-Мурды, они сами оказались на краю гибели.
Отряд выступил из оазиса с рассветом. Следом за отрядом шел караван с десятисуточным запасом воды и фуража.
Телеграфный приказ из Ашхабада гласил:
«…Выступить, настигнуть банду Ахмат-Мурды и уничтожить».
Известие о том, что Ахмат-Мурда снова перешел через границу, было получено пять дней назад, 9 мая 1933 года, но до сей поры пограничникам не удавалось напасть на его след. Обнаружил банду добровольческий отряд Касыма Джураева. Джураев сообщил об этом по радио, приблизительно указав свое местонахождение — километров в двухстах к северо-востоку от оазиса. У Ахмат-Мурды было четыреста сабель, у Джураева — всего пятьдесят человек, и он не ввязывался в бой, а, скрываясь в песках, не выпускал банду из виду.
Ахмат-Мурда шел к югу. Он намеревался бежать за кордон с награбленным добром, и поэтому пограничникам следовало спешить.
Пустыня началась сразу за последними домами оазиса.
«Су-ал!»[1] — машинально прочитал Булатов давно знакомую предостерегающую надпись на прибитой к придорожному столбу дощечке.
Ах, если бы сейчас отхлебнуть один, только один глоток воды!..
Достигнув дна колодца и освободившись от веревки, которую тотчас вытянули наверх, Булатов присел на корточки и пощупал почву. Ислам прав: здесь не было ни капли влаги — всюду сухой, текучий песок.
Постепенно глаза привыкли к полумраку. Булатов увидел, что и стенки колодца сухие.
До чего же они ветхи!
На дне было душно, но не так жарко, как наверху. Булатов порадовался тому, что спустился сюда, и, не дожидаясь Киселева с Никитиным, стал насыпать в ведро песок. Лопата ударилась о что-то твердое. Неужели опять басмачи сбросили в колодец дохлого верблюда, как в Бак-Кую? Но почему же не пахнет падалью?
Бак-Кую!.. Как рассчитывали пограничники на этот злосчастный Бак-Кую! Но надежды их не оправдались.
Весь путь, все пять дней, проведенных в пустыне, вспомнились в это мгновение Булатову.
Первые два дня прошли без всяких происшествий.
Беды начались с вечера 10 мая. Наступило время, назначенное для связи с Джураевым. Радист надел наушники и, нажимая на деревянную головку ключа, начал выстукивать по азбуке Морзе: «Пятерка», «Пятерка», вы слышите меня? Отвечайте. Я — «Тройка». Я — «Тройка». Настраивайтесь. Раз, два… «Пятерка», вы слышите меня?..»
В отряде все уже спали, кроме часовых, а Шаров и Булатов все еще сидели около радиста и ждали, но «Пятерка» — рация джураевского отряда — не отвечала. Что же случилось с Касымом? Может, у него испортилась рация? Хорошо бы, если так, потому что ведь молчание «Пятерки» могло означать только одно из двух: порчу рации или гибель отряда. Неужели осторожный, расчетливый Джураев ввязался-таки в бой с бандой? Ахмат-Мурда сам не начнет драки — он знает: если его настигли бойцы добровольческого отряда, то где-нибудь поблизости находятся и пограничники.
Шаров приказал поднять людей, и отряд продолжал свой путь на северо-восток.
Луна взошла мутная, подернутая серой пеленой — предвестие самума.
Ветер, сначала тихий, часам к семи набрал силу. Барханы дымились. Песчаная пыль закрыла небо. Все кругом стало желто-серым, зыбким, тонкое скрипучее пение песков не предвещало ничего хорошего.
Часам к девяти совсем потемнело. Столбы взметенного ветром песку поднимались на вершины барханов и стремительно мчались дальше.
Свист урагана заглушал все звуки. Песок не сыпался, а лил и хлестал сверху, с боков, отовсюду. Люди и лошади легли, прижавшись друг к другу. Нельзя было не только поднять головы, но даже глубоко вздохнуть.
Самум бушевал двое суток, и когда он унесся куда-то на запад, обнаружилось, что караван то ли отстал в это время, то ли ушел вперед. Прождав часа два, Шаров пошел по компасу на Бурмет-Кую. Каравана там не оказалось.
А вода в колодце была соленая, пахнущая сероводородом. Возможно, караван останавливался уже здесь и, обнаружив непригодную для питья воду, отправился дальше, на поиски отряда.
Так они потеряли друг друга в центре великой Кара-Кумской пустыми — отряд пограничников и караван с драгоценным запасом воды и фуражом. Тщетно через каждый час пути зажигал Шаров сигнальные костры.
Жажда мучила людей и лошадей. К полудню 13 мая подошли к колодцу Бак-Кую; в нем валялся дохлый верблюд.
Установили рацию, опять вызывали Джураева, и опять «Пятерка» не отвечала.
Булатов и Шаров стояли на гребне высокого бархана.
— Ты видишь? Ты видишь это озеро? — быстро заговорил Булатов. — Вон там, левее — озеро! Вон за теми кустами, за саксаулом!
Но вдали не было ни озера, ни кустов. Желтые гигантские волны песка вздымались всюду, куда хватал взгляд. Горизонт струился, и в этом знойном мареве человек мог увидеть не только озеро, но и реки и города. То был мираж, один из миражей, которые возникают перед тысячами истомленных путников в безводной пустыне.
Сейчас, копая песок на дне колодца, Булатов отчетливо вспомнил и озеро и зелень кустов. До чего реально он видел их! Поднял голову и удивился: не мираж ли опять? На маленьком кружке темносинего неба тускло мерцали звезды. Звезды при ярком солнце!
В колодец спустились Киселев и Никитин. Втроем они откопали большую колоду, служившую прежде для водопоя, — о нее и ударилась лопата Булатова, — а потом выкопали черепки разбитых пиал.
— Басмачи постарались! — прошептал Киселев. — Их работа.
Спустя тридцать минут Киселева и Никитина сменили Сахаров и Садков.
Рядом с колодцем медленно рос холмик сухого песку, смешанного с углем от давних костров.
К исходу второго часа усиленной работы извлеченный со дна колодца песок стал чуть влажным, а еще через полчаса, когда песок вытряхивали на землю, он уже сохранял форму ведра.
Восторженное волнение охватило лагерь. Обессиленные от жажды люди подползли к колодцу. Некоторые из них поднялись и стали помогать оттаскивать песок. Лошади, чуя влагу, поворачивали головы в сторону колодца и ржали.
«Вода будет», — написал Булатов на вырванном из блокнота листочке и послал записку Шарову.
— Скоро мы пойдем на поиски Джураева! — громко объявил командир обрадованным бойцам.
Эти слова воодушевили пограничников, у них прибавилось сил и энергии, словно бы их уже напоили долгожданной водой.
Прошло еще минут двадцать, но песок не становился влажнее, наоборот, он опять начал рассыпаться.
Ислам пощупал песок и объяснил:
— Снег таял, в глубину ушел!..
Объяснение было правдоподобно, но верить в него не хотелось.
Измерили веревкой глубину колодца. Тридцать один метр!
Шаров знал, что в этих местах средняя глубина колодцев — тридцать метров, и запросил парторга: «Стоит ли копать?»
«Без воды не поднимусь!» — ответил Булатов.
У него кружилась голова, он едва держался на ногах, но теперь его уже не покидала уверенность, что он, несмотря ни на что, добудет воду.
— Командир сказал, чтобы вы поднялись наверх, — передал Булатову вторично спустившийся в колодец комсомолец Никитин.
— Скажите, что я чувствую себя хорошо, — ответил Булатов хриплым голосом. Время от времени он садился на песок, подогнув ноги, чтобы не мешать товарищам, и несколько минут сидел так, не чувствуя тела и твердя себе: «Добудем воду, добудем!..»
Еще полчаса прошло и еще полчаса, а песок все такой же сухой, сыпучий.
«Кто это так тяжело и хрипло дышит? — подумал Булатов, прислушиваясь. — Неужели это я сам так дышу?…»
— «Пятерка» все не отвечает, — сказал ему парторг второго эскадрона Киселев.