«Вот и он скоро уедет, — с грустью подумал Исаев. — Труднее, намного труднее будет без «старичков»!»
Знакомясь с молодыми солдатами, Исаев внимательно присматривался к каждому, стараясь определить, как он чувствует себя в новой, непривычной обстановке. Все они молоды, физически здоровы, каждый окончил не меньше семи классов, почти все комсомольцы, но у каждого свои склонности, свой характер. Один жил в осажденном Ленинграде, рано лишился родителей и работал на заводе токарем; другой вырос в сибирском колхозе, был трактористом; третий, тамбовец, только что окончил десятилетку.
Вечером Исаев знакомил новичков с историей заставы. Рассказывая о ее боевых делах, о поимке шпионов и стычках с диверсионными бандами, он снова и снова присматривался к молодым пограничникам. Когда он говорил об уловках нарушителей границы, о том, как хитры и коварны они, сколько труда надо вложить, чтобы обеспечить нерушимость государственной границы, ленинградец прямо-таки загорелся: глаза его блестели, он был весь внимание и, не утерпев, спросил:
— А сейчас нарушители какие?
— Сейчас они еще хитрее стали, — ответил Исаев и мельком глянул на притихшего паренька из Тамбова.
— Страна наша за годы сталинских пятилеток стала могучей державой, — продолжал старший лейтенант. — Из суровой битвы мы вышли победителями. Ясно, империалисты еще злее на нас. Врагам теперь всячески изощряться приходится. Только не удается им обмануть нас. Вот сейчас старший сержант Павлов расскажет вам о своей службе.
— Сколько у меня задержаний, — начал Павлов, — я напамять точно не скажу, но, пожалуй, нарушителей сто пятьдесят мы с Джульбарсом задержали.
— Сто пятьдесят четыре, — поправил Исаев. — Старший сержант читает следы, как азбуку.
Сто пятьдесят четыре нарушителя! Начальник прочел на лицах новичков и восхищение, и удивление, и даже некоторое сомнение: ведь Павлов такой же обыкновенный, самый обыкновенный человек.
«Читает следы, как азбуку», — повторил про себя уже дома Исаев и вновь с грустью подумал о том, что через несколько дней старший сержант покинет заставу.
Зоя писала, что каждый вечер она зачеркивает в календаре число, а впереди еще целых тридцать два дня. Только бы Иван не задерживался и поскорее возвращался домой в Ковров! Она ждет его, и товарищи на заводе ждут. Через три недели она сдает последний экзамен, станет учительницей и поможет Ивану готовиться к экзаменам в институт. Они никогда не будут разлучаться и во всем будут помогать друг другу.
Читая эту часть письма, Павлов от волнения (это ведь были и его мечты!) проглотил кленовый листок, который жевал.
Последняя неделя — и домой… Кто из пограничников не мечтал о своем будущем после нескольких лет службы?!
«Если ты не хочешь остаться на сверхсрочную службу, то я лично рекомендую тебе устроиться на работу в уголовный розыск, — говорил на-днях Исаев. — Интересная профессия, тоже с ищейками работать будешь. Запутанные преступления бывают. А еще лучше, действительно, поступай в институт. Скорее всего тебе подойдет юридический. Ну, а мы останемся здесь шпионов и диверсантов ловить. Для меня граница — родной дом!»
— Ну как, не уговаривал больше? — спросил ефрейтор Васильев во время обеда.
— Не уговаривал, — ответил сумрачно Иван.
— Значит, нам с тобой до самого Ростова вместе, попутчики. А вот Терентьев решил остаться на сверхсрочную. Ему, конечно, можно еще послужить: его не ждет невеста.
— При чем тут невеста? — рассердился Терентьев. — Если любит — подождет. А если любовь вот такая, — он показал мизинец, — на канатах не удержишь. Сознания у тебя нет.
— У меня сознания нет? — обиделся Васильев. — А разве я на заводе пользу не принесу? И на заводе и в колхозе — везде нужны люди. Мы свое отслужили честно. Ты решил остаться — и хорошо, а мы едем по домам.
— И то верно, Павлов ведь у нас совсем маленький, — один без попутчика дорогу домой не найдет, — не преминул вставить Терентьев. И, усмехнувшись, добавил: — Железная дорога тебе не черная тропа…
Вспомнив сейчас об этом разговоре, Иван нахмурился. Из задумчивости его вывел гусь «Петр Петрович», который терся клювом о носок его сапога.
— Ах, это ты, артист!
Иван почесал гуся под крылом.
— Скоро, «Петр Петрович», я скажу вам прощайте.
— Домой собираемся? — спросила Елена Борисовна.
Иван и не заметил, как подошла жена Исаева.
— Домой, — улыбнулся он.
— Решено и подписано?
— Подписано!
— И не жалко нас покидать?.. Ну-ну, не сердитесь, — сказала женщина, увидев, что Павлов сразу смутился. — От нее? — кивнула она на письмо, которое держал Павлов.
— Да!
Елена Борисовна села рядом на скамейку. Она хорошо понимала Павлова. Разве она сама не провела три года в разлуке с любимым? Разве вот так же не жила от письма до письма, пока Исаев не окончил пограничное училище и не приехал за ней в Свердловск?
Елена Борисовна знала, что мужу не хочется отпускать Павлова — лучшего пограничника, но сердцем была на стороне Ивана.
— Ну, какие же у вас еще новости? — спросила она.
— Какие же у меня могут быть еще новости! О новостях я напишу из дома.
Елена Борисовна шутливо махнула рукой: уезжая все так говорят, обещают писать чуть ли не каждый день, а напишут письмо или два — и конец. Вовсе-то не писать совесть не позволяет: несколько лет вместе прожили.
— Теперь у вас начинается совсем-совсем новая жизнь: новые люди, новые встречи…
Елена Борисовна помолчала.
— Любит вас Исаев, — задумчиво сказала она. Тяжело ему расставаться с вами.
Из окна послышался детский плач. Женщина поднялась.
— Мишук мой проснулся. Надо итти.
— Тоже пограничником будет? — спросил Иван и встал.
— Вырастет, сам решит…
Вечером Павлов и новый инструктор службы собак Пырков, прибывший на заставу из Казахстана, направились в дозор.
Уже было заполночь, когда Джульбарс вдруг напал на чужой след.
Минут через десять пес остановился, поднял морду, стал тереть нос лапами, зачихал, закашлял, повалился в траву и начал перекатываться с бока на бок.
Иван поспешно вытащил из кармана платок, сжал ладонью морду Джульбарса и вытер ему ноздри.
— Нюхательный табак, — пояснил старший сержант Пыркову.
Посыпая им землю, нарушитель действовал наверняка: собака потеряет след.
— Вот она, черная-то тропа! — пробормотал Павлов. — Старую лисицу трудно изловить. Что же, на всякую гадину своя рогатина. Давай искать след по окружности.
Иван натянул поводок и побежал влево. Метров через сто повернул вправо и пустил вперед собаку.
Так они описали большой полукруг. На поляне, у кустов шиповника, Джульбарс снова зачихал.
— К ноге, — позвал Иван и оглянулся.
Первый раз Джульбарс зачихал около тех двух дубов, где стоит Пырков, сейчас — у кустов шиповника. Иван снова побежал в сторону полукругом. Новый полукруг дал третью точку. Направление, по которому удирал нарушитель, было определено.
— Табаку нехватит, — зло сказал Иван, и они опять побежали вперед, оглядываясь на дубы и кусты шиповника. Наконец Павлов остановился.
— Ищи!
Джульбарс сделал небольшой круг, потянул носом и, нюхая траву, тихо заурчал. След найден!
Перед рассветом пограничники и собака остановились на околице спящего поселка.
— Огородами пойдем, — прошептал Павлов, — чтобы никто не видел.
Они свернули с дороги и, укрываясь за живой зеленой изгородью, стараясь не шуметь, пошли к противоположному краю поселка.