1.2.4 Франция. Шарль-Виктор Ланглуа и Шарль Сеньобос
Позитивистская парадигма в источниковедении наиболее последовательно разработана в труде Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса «Введение в изучение истории» (1898), в основу которого положен курс лекций, прочитанный ими в Сорбонне в 1896/97 учебном году[32]. Ш.-В. Ланглуа (1863–1929) – историк-медиевист, профессор Сорбонны, обладатель диплома Национальной школы хартий, директор Национального архива (1912–1929), член (с 1917 г.), затем президент (с 1925 г.) Академии надписей и изящной словесности. Ш. Сеньобос (1854–1942) – профессор Сорбонны (1890), начинал исследовательскую деятельность с изучения древней и средневековой истории, в дальнейшем специализировался по новой истории, автор труда «Политическая история современной Европы» (1897).
«Введение в изучение истории» начинается формулой, с течением времени ставшей афоризмом:
История пишется по документам [здесь и далее выделено мной. – М. Р.]. Документы – это следы, оставленные мыслями и действиями некогда живших людей <…>. Всякая же мысль и всякий поступок, не оставивший прямого или косвенного следа, или видимый след которого исчез, навсегда потерян для истории, как если бы он никогда и не существовал <…>. Ничто не может заменить документов: нет их, нет и истории[33].
Из трех книг (частей) «Введения…» проблемам изучения исторических источников посвящены первые две: в книге первой рассматриваются вопросы эвристики (поиска документов), а также дается обзор научных дисциплин, знакомство с которыми должно составлять первоначальную подготовку историка (сюда входят и так называемые вспомогательные исторические дисциплины), книга вторая посвящена аналитическим процессам, т. е. собственно источниковедческой проблематике. Книга третья рассказывает о процессах синтетических, т. е. об историческом построении, выходящем за пределы задач источниковедения.
Размышляя о специфике исторического познания, Ланглуа и Сеньобос пишут:
Факты прошлого известны нам только по сохранившимся от них следам. Правда, эти следы, называемые историческими документами, историк наблюдает непосредственно, но кроме их, ему положительно нечего наблюдать: дальше он действует исключительно путем умозаключений, стараясь прийти к наиболее правильным выводам о фактах по находящимся в его распоряжении следам. Документ служит ему точкою отправления, а факты прошлого – конечною целью исследования. Между этой точкой отправления и конечной целью нужно пройти сложный ряд тесно связанных друг с другом умозаключений, рискуя то и дело впасть в ошибку[34].
Авторы настаивают на «крайней сложности и абсолютной необходимости исторической критики» и совершенно уверены, что историческому методу надо обучать, профессионализм историка необходимо специально вырабатывать:
Естественная неприспособленность человека держаться на воде заставляет его тонуть; чтобы приобрести привычку устранять непроизвольные движения и выполнять другие, он учится плавать; точно так же у человека нет прирожденной способности критики, ее нужно прививать, и она входит в плоть и кровь его только путем постоянных упражнений[35]. Когда анализ и критические вопросы сделаются инстинктивными, приобретется методически аналитическое направление ума, недоверчивое и непочтительное, обозначающееся часто мистическим термином «критический склад ума» и в сущности представляющее собою только бессознательную привычку к критике[36].
Ланглуа и Сеньобос воспроизводят уже закрепившееся деление исторических источников на остатки и предания. Французские авторы видят бóльшую сложность в изучении последних:
Можно различать два рода документов. Иногда факт прошлого оставляет вещественный след (памятник или какой-либо вещественный предмет). Иногда, и более часто, след, оставленный событием, бывает психологического порядка: описание или повествование. Первый случай гораздо проще, нежели второй. На самом деле между известными вещественными остатками и породившими их причинами существует определенное отношение, и отношение это, обусловленное физическими законами, хорошо известно. Напротив, психологический след имеет символический характер: это не только не сам факт, но даже не непосредственный отпечаток факта в уме очевидца, а только условное отражение того впечатления, какое произведено событием на ум очевидца. Писаные документы не имеют, следовательно, цены сами по себе, как вещественные остатки старины; они имеют значение только как отражение сложных, трудно разъяснимых психологических процессов. Громадное большинство документов, служащих исходной точкой рассуждений историка, являются в общем только следами психологических процессов[37].
32
Русский перевод: