Элсворс Тухи был крайне раздосадован. Войдя в её кабинет, он сказал:
— Это крайне неблагоразумно, Доминика, — сказал он.
— Я знаю, — ответила Доминика.
— Ты не могла бы отказаться?
— Я не откажусь, Элсворс.
Он пожал плечами:
— Ну, хорошо, дорогая, поступай, как хочешь.
Доминика делала правки и ничего не ответила. Элсворс Тухи зажег сигарету:
— Итак, он выбрал Стивена Мэллори.
— Да. Странное совпадение, не правда ли?
— Это не совпадение, моя дорогая. Такие вещи никогда не бывают совпадением. За этим кроется основной закон. Хотя я уверен, что он его не знает, и никто не помогал ему выбирать скульптора.
— Надеюсь, ты одобряешь этот выбор?
— От всего сердца. Это все ставит на место. Даже лучше, чем раньше.
— Элсворс, почему Мэллори пытался тебя убить?
— Не имею ни малейшего представления. Но думаю, что м-р Роурк знает. Во всяком случае должен знать. Кстати, кто предложил тебе позировать? Роурк или Мэллори?
— А это не твое дело, Элсворс.
— Понимаю. Значит, Роурк.
— Кстати, я сказала Роурку, что это ты уговорил Стоддарда отдать заказ Роурку.
Его сигарета замерла в воздухе. Затем рука поднесла ее ко рту.
— Да? Почему?
— Я увидела эскизы Храма.
— Настолько хороши?
— Еще лучше, Элсворс.
— А что он сказал, когда узнал?
— Ничего. Он засмеялся.
— Он засмеялся? Ну просто чудесно… Смею сказать, что к нему многие присоединятся — через некоторое время.
Всю эту зиму Роурк редко спал больше трех часов в сутки. Тем не менее, его энергия наполняла все пространство вокруг него и устремлялась к трем точкам города — к зданию Корд Билдинг в центре Манхеттена, зданию из меди и стекла; к гостинице Аквитания рядом с центральным Парком; и к Храму на скале около Гудзона.
В те редкие встречи, которые выдавались, Хеллер, с интересом и удовольствием наблюдая за Роурком, говорил: «Когда эти три здания будут закончены, Говард, тебя уже никто не остановит. Я иногда размышляю, как далеко ты пойдешь. Ты ведь знаешь, я всегда питал слабость к астрономии.»
Как-то вечером Роурк стоял на строительной площадке и смотрел на то, как основания будущих стен поднимались из земли рядом с ним.
Было уже поздно, рабочие уже ушли, и место казалось пустынным, отрезанным от всего мира. Свет горел только в деревянном помещении, построенном как студия для Стивена Мэллори, в которой ему позировала Доминика.
Храм должен был быть небольшим зданием из серого известняка. Его линии были горизонтальными — они были устремлены к земле, а не к небу. Казалось, храм простирался над землей как человеческие руки с повернутыми вниз кистями. Он не льнул к земле, но и не пресмыкался перед небом. Он не принижал человека, а, наоборот, являлся для него как бы оправой, в которой человек чувствовал себя чудом творения, мерой всех вещей. Пространство храма окутывало человека, и только в его присутствии приобретало законченность. Это было место, где человека охватывало радостное чувство, куда он приходил, чтобы почувствовать себя безгрешным и сильным, чтобы обрести душевное равновесие.
Внутри храма не было никаких архитектурных украшений — только уходящая перспектива стен и громадные окна. Поэтому пространство не казалось замкнутым, а как бы открывалось навстречу всей красоте земли и человеку — созидателю. И лицом к входу — фигура женщины.
Сейчас перед Роурком не было ничего, но Роурк думал о Храме как о законченном здании, помня до мельчайших подробностей все эскизы и ощущая их в кончиках своих пальцев.
Затем он пошел к студии.
— Одну минуту, — ответил голос Мэллори, когда он постучал.
Доминика сошла с возвышения и накинула халат. Мэллори открыл дверь.
— Извини, что мешаю, Стив. Но уже полдевятого, и если вы не собираетесь уходить, может быть прислать вам ужин.
— Не знаю, у нас что-то не ладится. Давай покурим. Мэллори был расстроен. Он целый день пытался заставить Доминику принять нужную ему позу, но у них ничего не получалось. Сейчас он ходил из угла в угол и нервно курил. Потом он сказал:
— Одевайся, Доминика. На сегодня хватит.
Доминика ничего не ответила. Она стояла, завернувшись в халат и не сводя глаз с Роурка. Внезапно она спросила:
— Ты этого хочешь, Стив?
Она быстро сбросила и нагая пошла на свое место. Мэллори смотрел то на неё, то на Роурка. И вдруг увидел то, что пытался добиться от нее целый день. Она стояла перед ним, напряженная, как натянутая струна, откинув назад голову и вытянув по бокам руки, ладонями наружу. Стояла, как стояла уже много дней подряд, но теперь её тело жило, оно все трепетало, казалось, что сейчас оно упадет и разлетится в дребезги.