Когда Феофилакт поместил дочь в монастырский пансион, ей едва исполнилось семь лет, и юная дева, выросшая за высокими стенами монастыря, видела жизнь только через решетчатое окно кельи, так что не было ничего удивительного в том, что Елена смотрела на мужчин как на диковинные создания, не имеющие ничего общего с женщинами.
Зато Анастасия — так звали прекрасную незнакомку — относилась к представителям сильного пола с лёгким пренебрежением» порой доходящим до презрения.
Из её пространного монолога следовало сделать вывод, что всякая женщина должна любить не мужчину, а лишь саму любовь.
— Грешно так говорить, — робко заметила Елена и краем глаза поглядела на конюха — ведь он всё слышит и может подумать Бог знает что!..
А у попутчицы оказалось своё мнение относительно греха.
— А что — не грешно? Можно ли прожить хотя бы один день без греха? Это невозможно даже в раю!.. Господь Бог создал Адама и Еву... И они тут же согрешили. И нет ли в том вины их создателя?
Елена смущённо прыснула й отвела в сторону глаза. Ей, воспитанной в строгих монастырских правилах, и в голову не могло прийти обсуждать божественные установления. А бесстрашная незнакомка продолжила:
— Я терпеть не могу святош, которые все самые естественные человеческие устремления объявляют греховными!.. Почему? Да потому, что так выгодно священникам. Так удобнее церкви. Человек всегда должен чувствовать себя виноватым. Всегда!.. И он должен молить прощения у всякого скопца, одетого в чёрную рясу. И приносить богатые дары. Служить неведомо чему до самой смерти. А ради чего?..
Анастасия возмущённо фыркнула и стала обмахиваться пышным веером.
— И ты, прелестное дитя, не верь ни единому слову этих лгунов, обряженных в златотканые ризы...
— Вы так отзываетесь о священнослужителях... А я вначале подумала, что вы благочестивая дама, которая совершает паломничество по святым местам, — призналась Елена.
— Неужели меня можно принять за пилигрима?! Нет, просто я хочу пожить какое-то время в столице. Мне до смерти надоела тупая провинциальная глушь! Надеюсь, что в Константинополе смогу найти светскую жизнь — всё-таки присутствие двора ко многому обязывает...
По молодости и неопытности Елена не могла взять в толк, к чему именно обязывает жителей Города присутствие в нём императорского двора.
— Да, что там ни говори, а в столице жизнь более весёлая, — мечтательно закатывая глаза, нараспев произнесла попутчица.
— Наша матушка игуменья часто повторяла, что жизнь в столице полна соблазнов и оттого порочная, — сказала Елена.
— Порочная, греховная!.. Это всё — только слова!.. Что есть порок?.. Если так называемый порок делает человека хоть чуточку более счастливым, никто не сможет расстаться с порочной склонностью даже под страхом смерти, не так ли? — загадочно улыбнулась Анастасия.
— Человек слаб... — копируя голос матушки игуменьи, сказала Елена. — Диавольские искушения подстерегают на каждом шагу, прелесть бесовская лезет в душу, не всякий может уберечься...
— Не всякий и желает уберечься!.. Человек стремится к удовольствиям, и если он порой творит зло, то только потому, что это ему приятно. Да никто и не считает, что сеет зло. Всякий желает добра, а для окружающих это добро представляется злом, — отвечала Анастасия, надеясь, что смелость её суждений не останется незамеченной благородным мужчиной.
Расчёт оказался точным — если вначале протоспафарий Феофилакт лишь любовался попутчицей, рассеянно слушал её монолог, то вскоре он начал прислушиваться к её откровениям. Он уже был благодарен судьбе за то, что Елене была послана такая попутчица. От мимолётной дорожной беседы дочь может получить больше пользы, чем от многолетних проповедей монастырских наставников.
Елена должна понемногу привыкать к тому, что во взрослой жизни свои убеждения нужно уметь или тщательно скрывать, или убедительно отстаивать.
— Жить, прелестное дитя, — это значит иметь, пользоваться и наслаждаться! Все люди ищут наслаждений и стремятся избегнуть страданий.
Анастасия произнесла эту тираду намеренно громко, и Феофилакт понял, что предназначены были эти слова не дочери, а ему.
— Не все! — чуть осмелев, возразила Елена. — В монастыре девы бегут от наслаждений и подвергают себя страданиям. Тем самым они возвышают свои души. Они ведут целомудренную жизнь и находят в ней радость, она доставляет им высшее наслаждение.
— Это наверняка дурнушки.
— Среди монахинь не так уж много дурнушек, — с обидой возразила Елена.