Выбрать главу

Феофилакт знал, что в императорской казне скорее всего не окажется достаточно золота для обновления парадных зданий. Но он знал, где можно было отыскать средства.

От Милия до форума Тавра тянулись портики, в которых работали и торговали златокузнецы-аргиропраты. Люди они отнюдь не бедные, так что могли бы взять на себя заботы об украшении Месы: могли бы, к примеру, на свой счёт вызолотить крыши общественных зданий, могли бы и многое другое сделать для Города.

В центре Города, в сердце столицы великой империи, всё должно было свидетельствовать о величии и богатстве государства — и грандиозные постройки, и изысканные скульптуры, и тонкие запахи дорогих благовоний.

Только вот свечники безобразничают — нахально отливают свечи прямо на улице, вблизи храма Святой Софии, не обращая никакого внимания на запреты городского эпарха.

Это было излюбленное место прогулок и горожан, и заморских посланников... И здесь всё должно быть пристойно.

   — Следовало бы прекратить это безобразие, ведь от этих свечников уже не раз и не два случались пожары... — вслух пробормотал Феофилакт и вдруг спохватился, что он ещё не занял того положения в имперской иерархии, которое позволило бы ему наводить свои порядки в столице и во всей империи.

С замиранием сердца вслушивался Феофилакт в неясные звуки, доносившиеся от Триконха, — не зазвучит ли громкая музыка, возвещающая об окончании церемонии, не раздастся ли топот копыт монарших гонцов... Он не знал, какими приметами будет ознаменован триумф его дочери, и оттого прислушивался к каждому шороху.

Но Триконх надёжно хранил свои тайны.

* * *

   — Некоторые люди ошибочно полагают, будто добродетель заключается в том, чтобы никогда не применяться к обстоятельствам, не умерять свободу речи и пытаться усмирять строптивых нравом. Такие люди готовы выходить в море в любую погоду, вступают в противоборство с любыми ветрами... И каков же итог многотрудных деяний? Одни из них тонут в пучине волн, другие в ужасе возвращаются на берег, без славы и почёта... Запомните главное, друзья мои: на добро отвечают добром. На зло отвечают справедливостью. Человек обладает дарованной ему Творцом свободой воли. Он имеет возможность либо избрать путь добра, либо сойти с него на стезю зла и греха...

Высокий худощавый протоасикрит Фотий обвёл глазами аудиторию и остановил свой взгляд на Георгии. Как и все прочие ученики, Георгий был изрядно утомлён речами наставников и желал лишь поскорее выйти из Магнавры.

   — А скажи мне, друг мой Георгий, если бы тебе сейчас был предложен выбор: отправиться в библиофику или в храм, куда бы ты направил стопы свои?

   — Я бы пошёл... — задумчиво начал отвечать Георгий, но его опередил розовощёкий весельчак Агафангел:

   — Разумеется, в триклиний, потому что сейчас самое время обедать!..

Общий смех засвидетельствовал, что и остальные ученики разделяют подобное мнение.

   — Я понимаю вас, друзья мои, — сочувственно произнёс Фотий. — Вы ещё столь молоды... Ведь известно, что люди молодые предпочитают трудам и молитве всякие наслаждения, ибо по ощущению счастия знающие уступают любящим, любящие — наслаждающимся, а развлечения доставляют человеку наслаждения безо всяких трудов... Вам, молодые друзья мои, судьбой уготовано преславное поприще, и потому я призываю вас только любить Господа нашего всем сердцем и всею душою, ибо только в Боге вы обретёте вечное наслаждение, неизбывную славу и неиссякаемое счастие!..

Осенив учеников крестным знамением, Фотий важно прошествовал через аудиторию и скрылся за тяжёлой дверью, и тогда Агафангел меланхолично изрёк:

   — Вечное блаженство то ли будет, то ли нет, а хорошую закуску я всегда предпочту хорошей молитве. И все мои помыслы сейчас лишь о том, чтобы мой повар не пересушил седло косули, которое я ему приказал приготовить...

   — Отчего же, юный друг мой, не радеешь ты о спасении грешного человечества? — передразнивая монотонный голос Фотия, спросил император Михаил.

   — Оттого, ваше величество, что человечество, которое нуждается в спасении, не заслуживает того, чтобы его спасали, — рассудительно ответил толстяк.

   — Ого, Агафангел! — вскричал молодой император. — Уж не стал ли ты еретиком? Уж не отрицаешь ли ты важнейшие догматы православия?!