— Куда дальше пойдёшь? Домой? — не унимался разговорчивый торговец, в котором Могута подозревал тайного соглядатая.
— К хазарам, — неопределённо махнул рукой Могута. — Сказывали мне, будто у хазар рыбий клей дёшев... Рыба у хазар знатная... Такой у вас в Корсуни нет.
— Ты прав, Могута, у хазар и рыбий клей лучше нашего, и рыба водится царская... — вздохнул торговец. — Удачи тебе! На следующее лето приходи пораньше, я для тебя приготовлю всё, чего ни пожелаешь. Говори, чего бы ты хотел?..
— Ничего мне от тебя не надобно... Цены у тебя безбожные! Разве что масла деревянного купить?..
— Сколько нужно? — оживился торговец. — Лучшее оливковое масло будет дожидаться тебя уже в апреле!
— Приготовь бочонков десять — двенадцать, — попросил Могута. — А я тебе холопок привезу молодых, ядрёных!..
— Давай-давай, привози, — заулыбался торговец, и глаза его стали маслянистыми, словно у сытого кота.
Вернувшись на лодью, Могута приказал сниматься с якоря.
С попутным ветром лодьи два дня шли на восход, держась вблизи скалистых берегов.
На ночёвки обычно приставали к берегу, разводили костры, варили неизменный кулеш с салом.
С рассветом отчаливали и поднимали паруса.
О том, куда идут и зачем, никто не спрашивал, но все лодейники понимали, что задумал боярин Могута отнюдь не к хазарам идти.
Минувшим летом он целую неделю стоял на якоре вблизи небольшого городка Сурожа, всё высматривал, как получше к нему подобраться. И не столько на сам городок поглядывал боярин — взять целый городок приступом у него не хватило бы силы, — но манил к себе небольшой монастырь, помещавшийся в отдалении от каменных городских стен.
В один из дней, едва солнце стало опускаться в море, Могута приказал лодейникам причаливать к каменной пристани неподалёку от монастыря.
Игуменья Екатерина растерянно оглядывала странных посетителей — у монастырских ворот стояли пять тавроскифов, вполголоса переговаривавшихся между собой. Вид у них был вполне смиренный, вдобавок все они были безоружными.
Престарелый привратник, понимавший варварскую речь, сказал игуменье, будто бы один из варваров изъявил желание креститься и просит матушку о благословении.
— Скажи ему, чтоб отправлялся в Сурож! — крикнула игуменья. — У нас в обители его никто не окрестит.
Тавроскифы почтительно выслушали привратника и удалились к себе на пристань.
Вскоре одна лодья снялась с места и ушла в море в направлении Сурожа.
— Неисповедимы пути Твои, Господи!.. — вздохнула игуменья и перекрестилась. — Наставь сих неразумных тавроскифов на путь истинный!..
На следующий день сестра Феофания, посланная в Сурож за солью, вернулась с известием о том, что местный священник и в самом деле окрестил одного из тавроскифов.
— Дикие они, что ни говори!.. — усмехнулась Феофания. — По случаю крещения устроили пьянку прямо вблизи храма...
— От великой радости, сестра Феофания, — по-своему истолковала игуменья поступок тавроскифов. — Помолимся за новокрещёных нынче же на вечерне.
Однако благостного моления не получилось.
Едва в церкви началась служба, послышались тяжёлые удары и шум у ворот.
Перепуганный привратник вбежал в храм и прошептал игуменье на ухо:
— Помирает новокрещёный варвар!.. Просит священника, чтобы причастил и соборовал... Желаю, говорит, умереть по-христиански. Его на носилках принесли сотоварищи, он сам уже и ходить не может... Что делать?
Игуменья растерянно оглянулась по сторонам, затем приказала привратнику:
— Пусть несут умирающего сюда...
Монастырские ворота со скрипом отворились, и тавроскифы медленно вошли во двор.
То, что произошло дальше, игуменья Екатерина впоследствии назвала кознями диавольскими — под одеждами тавроскифов были брони, и как только носилки с предводителем были внесены в храм, притворный умирающий вскочил на ноги и закричал во всю глотку:
— Чудо свершилось, я выздоровел!..
И демонически захохотал.
Тавроскифы не мешкая приступили к грабежу, не обращая внимания на вопли монахинь.
В первые минуты нападения на монастырь игуменья Екатерина решила, что эти тавроскифы не простые разбойники, а нанятые погрязшим в грехе и разврате императором и посланы они в Сурож с целью похитить сестру Параскеву.
— Не сносить мне головы!.. — ужаснулась Екатерина, схватила молодую деву за руку и потащила за собой в тайный погреб, помещавшийся под монастырской трапезной.