Сидя в кромешной темноте, игуменья Екатерина думала о тех карах, которым она подвергнется, если разбойникам удастся увезти из монастыря Параскеву.
— Не допустит Бог несправедливости, — убеждала себя игуменья, опускаясь на колени и осеняя себя крестным знамением. — И ты молись!.. — прикрикнула она на растерявшуюся Параскеву.
— Я молюсь, матушка, — со вздохом отвечала Параскева.
— Из-за тебя, распутница, бедствие сие случилось! — почти с ненавистью прошептала игуменья. — Исчадие адово!.. Бесовское отродье!..
— За что вы меня так браните?.. — со слезами в голосе спросила Параскева. — Чем я перед вами провинилась?
— Молчи! — шикнула на Параскеву игуменья, заслышав наверху чьи-то тяжёлые шаги. — Моли Бога, чтобы миновала нас чаша сия!.. Господи, спаси и сохрани нас, грешных, от варваров и блудодеев!..
Люди боярина Могуты в греческого бога не верили, однако устройство христианских храмов знали не хуже иного монаха или священнослужителя. Видно, они старательно изучили расположение помещений в каждом здании — где находится библиотека, где хранятся священные сосуды, где церковная сокровищница, а где — златотканые ризы священников.
Каждый знал, чем ему заниматься: кто оставался на берегу при лодьях, кто с оружием наготове караулил монастырские ворота, чтобы никто не ускользнул, не отправился за подмогой в ближний город, кто выносил церковную утварь и прочее добро, кто вязал пленников и пленниц, кто укладывал добычу в лодьях...
Лодейники сноровисто укладывали в объёмистые кожаные мешки драгоценные ткани и серебряные сосуды, срывали с икон золотые оклады, не брезговали и тяжёлыми кожаными свитками, испещрёнными греческими письменами, — и на такой товар в Киеве будет покупатель!
Грохоча подкованными сапогами по каменному полу, освещая себе дорогу смоляным факелом, Могута пробежал длинным тёмным коридором, заметил приоткрытую низкую дверцу и увидел прямо перед собой наспех набросанную груду всякого старья.
— Эге... — сказал себе Могута. — Похоже, тут что-то пытались спрятать!
Кликнув на подмогу пробегавшего мимо Арпила, Могута поднял крышку люка и посветил факелом вниз.
Он увидел юную деву, испуганно закрывшую лицо руками. Рядом с ней истово молилась настоятельница.
— Хватит славить своего Бога, пошли! — по-гречески крикнул женщинам Могута, и когда монахини покорно подошли к люку, боярин Могута увидел, что были они и не старыми и красивыми. — Эге, да за таких молодок любой хазарин по сто золотников даст! — уже по-русски сказал себе Могута. — Живо поднимайтесь наверх! — приказал он монахиням.
Умело связав черниц по рукам и ногам, Могута вскинул ту, которая была помоложе, на плечо, словно куль с мукой, и деловито отправился на берег, к лодьям.
Игуменья, беспрестанно причитая и вскрикивая, бежала следом за Могутой.
— Тебе чего? — грозно оборачиваясь, спросил Могута.
— Варвар, возьми лучше меня, но оставь эту деву!.. — взмолилась дородная гречанка. — Кара страшная ожидает того, кто похитит её... Эта дева — возлюбленная ромейского василевса Михаила!
— А вот и поглядим, какова возлюбленная у василевса! — довольно рассмеялся Могута.
— Бери что хочешь, только оставь её!..
— Так я и взял, чего хотел. Тут мне никто не указывал. И ты, ежели не желаешь, чтобы тебя мои молодцы повязали, вали отсюда подобру-поздорову, — с жалостью оглядывая монахиню, сказал Могута.
— В обитель мне возврата нет, — горестно вздохнула игуменья и полезла в лодью.
Послышался топот сапог, натужное пыхтение — то Арпил тащил по берегу сразу двух монахинь, а они изо всех сил отбивались от варвара худенькими кулачками.
— Все в сборе? — крикнул Могута, взбегая по мосткам на борт лодьи. — Если все на месте — отходим!..
Надёжа спрыгнул на берег, чтобы отвязать причальный канат, и увидел, как от монастыря со всех ног несётся ещё одна простоволосая монахиня и кричит:
— Параскева, Параскева!..
С борта лодьи ей ответил женский голос:
— Здесь я, Феофания, здесь...
Запыхавшаяся монахиня бесстрашно прыгнула в море, подбежала к лодье и уцепилась обеими руками за борт, продолжая истошно кричать:
— Параскева, Параскева!.. Не оставляй меня, не сносить мне головы!..
Лодейники переглянулись, дождались молчаливого кивка боярина Могуты и проворно втащили мокрую монахиню в лодью.