— Да, смерть, Ваше Сиятельство. Но никто в вашей стране не подумает совершить такое, что сделал ваш сын. Да, террористов повесят или расстреляют. Но никто и не подумает раздавить их строительным катком, причем заставить это сделать офицеров одного из гвардейских полков, а остальных поставить в строй наблюдать за этим зрелищем. Не следует множить зло без необходимости. У нас казнь — необходимость, у вас же она — месть и кровавое развлечение. Это плохо.
Шахиншах задумался, пригладил пальцем аккуратные усики.
— Вы жили в другой стране, Искандер, и не знаете Востока. У вас всё по-другому. Иногда я удивляюсь тому, как живут на севере. У нас казнь — это не просто казнь. Казня своих противников, преступников, заговорщиков, глава государства должен не просто их убить. Он должен вселить страх в сердца своих подданных, заставить их просыпаться по ночам в страхе и вспоминать то, что они видели. Иначе это будет повторяться — раз за разом. Здесь любовь и страх — почти одно и то же. Вы мало пробыли на Востоке, экселенц, чтобы понимать, какова здесь жизнь и как следует править. Но, пробыв здесь подольше, вы поймете — и согласитесь со мной.
— Господь един, Ваше Сиятельство, и карает он по делам.
— Но разве та кара — не от Господа?
— Увы, нет.
Шахиншах снова помолчал, но смотрел он теперь на меня по-иному. В его взгляде проскальзывало что-то еще, что-то, чего там никогда не было.
Уважение…
— Я не могу просить за своего сына, экселенц, но я прошу от своего имени — выполнить мою просьбу. Вы ведь помните ее.
— Я помню ее, Ваше Сиятельство. Воистину мне стыдно за слова, сказанные мной наследнику, но тогда я уже был болен. Моя задача — научить наследника чему-то новому, оградить его от ошибок, какие он может совершить, — и даже в том случае я должен был указать ему на его ошибку и оградить от нее.
— Я рад это слышать…
Шахиншах снова задумался, а потом сказал такое, чего я никак не ожидал услышать:
— Знаете, Искандер… У нас в стране есть такая форма монаршьей милости — когда я милостиво выслушиваю просьбы особо отличившегося подданного и исполняю их, какими бы они ни были. В разумных пределах, но эти пределы широки. Я знаю, что у вас в посольстве накопилась масса нерешенных вопросов — от ваших купцов, от наших купцов. Есть неподписанные контракты, есть вопросы, которые не решаются из-за нашей проклятой бюрократии, которую даже я не смог победить. Я готов оставаться здесь столько, сколько это потребуется, и лично рассмотреть любой вопрос, который вы посчитаете нужным передо мной поставить.
Не знаю, был ли где-то и когда-то такой посол, который добивался бы такого. Орден святого Владимира за подобное решение вопросов — в самый раз, никак не меньше.
— Ваше Сиятельство. Я нижайше благодарю вас за оказанную мне и нашему государству честь и нижайше прошу позволения пригласить в кабинет моего помощника, чтобы со всем уважением изложить все просьбы и ходатайства, которые у нас накопились на сей день.
Я снял телефонную трубку, набрал короткий номер.
— Варфоломей Петрович?
— Ваше Превосходительство? С возвращением…
— Спасибо. Извольте немедленно собрать все требующие решения дела по всем отделам посольства. Особенно коммерческие и торговые, я знаю, что у нас там завал. И сразу входите ко мне с докладом, не испрашивая позволения. Сколько времени это займет?
— Минут десять, Ваше Превосходительство.
— Десять минут. И ни минутой больше. Я вас ожидаю.
На решение всех дел ушло часа три — Варфоломей Петрович был профессионалом из профессионалов в этой работе и собрал, видимо, все дела, которые требовали решения, даже безнадежные. За это время мы добились контракта на строительство инфраструктуры добычи на двух новых нефтяных полях Каспия, контракта на поставку пятидесяти скоростных электровозов для грузовых перевозок, контракта на поставку десяти новеньких широкофюзеляжных самолетов, а также принципиального согласия на строительство второй очереди крупного производства по сжижению природного газа на одном из островов залива, контракта на строительство третьей очереди металлургического завода в Исфахане — это только самые крупные вопросы, которые удалось решить. Все эти контракты достались нам по мановению монаршей руки, без торга и на как нельзя лучше устраивающих нас условиях. Добились освобождения из тюрем нескольких придурков-студентов и перевода их для отбывания наказания к нам — там пусть полиция и суд разбираются дальше, главное, что юнцов вытащили. Напоследок даже пришла в голову мысль, что, если я ничего не добьюсь по моему неофициальному заданию, успехи на официальном поприще в качестве посла вполне окупают и оправдывают мое пребывание здесь. Интересно — почему так вопросы не решал Юрьевский? Вообще, чем больше я вникал в дипломатическую работу, тем больше понимал, насколько она важна. Успешность страны, ее влияние и вес зависят не только от количества мегатонн в ядерных загашниках и количества авианосных группировок в акватории Мирового океана, но и от такой вот повседневной работы дипломатов, от активности послов, от налаженных контактов с властями стран пребывания. Вот, например, сейчас за какие-то три часа работы мы дали работу миллионам русских людей — хорошую, высокооплачиваемую работу, и работать они будут месяцы, если не годы. Это реальная польза Российскому государству. Часть работы достанется и местным, если здесь находится квалифицированная рабочая сила, то дешевле нанять ее, чем вывозить людей в командировки. На построенных заводах или импортированных электровозах будут работать местные и для местных. А если считать, что работа дипломата — это рауты, возлияния с местным чиновничеством да грозные или, наоборот, покаянные слова, когда интересы его страны в чем-то ущемлены, — такой дипломат далеко не пойдет.