МАКАРИЙ ЕГИПЕТСКИЙ (ВЕЛИКИЙ) (ок. 300 — ок. 390)
Один из духовных отцов «пустыни» Египетской в IV в., организатор монашеской жизни в Скиту, ученик Антония и учитель Евагрия. Его прозвали «старец–дитя» — возможно, из–за исключительного дара различения, выказанного им в очень юном возрасте.
Ввиду авторитета Макария его имя было присвоено Духовным гомилиям, более поздним по происхождению и принадлежащим другому автору. Колтский цикл Апофтегм, касающихся Макария, воспроизводит в значительной части греческие алфавитные собрания, но содержит также древнейшие из известных нам (в случае их подлинности) тексты о призывании имени Иисуса в согласии с дыхательным ритмом.
МАКАРИЙ (Псевдо–Макарий) (ок. 400)
Неизвестный подлинный автор Духовных гомилий и Большого послания, в течение долгого времени приписываемых Макарию Египетскому. Вероятно, он жил в Месопотамии и переселился в Малую Азию в последней трети IV века. Он вовсе не принадлежал, как считали некоторые, к мессалианам (мессалиане были квиетистами, которые релятивизировали таинства и мораль в пользу молитвенного состояния и стремились к почти физическому ощущению Святого Духа).
Существуют некоторые параллели между мышлением Псевдо–Макария и каппадокийцев — св. Василия и св. Григория Нисского, которые (в особенности последний) положили начало умиротворению и «воцерковлению» мессалиан–ского течения. Однако невозможно утверждать, было ли Большое послание написано раньше или позднее, чем De instituto christiano, причем в отношении последнего авторство Григория Нисского не является бесспорным.
В гомилиях Макария ощущается мощное влияние библейского и евангельского духа, характеризующего первоначальное монашество: первостепенное значение любви, опыт огня и света; антропология, сконцентрированная вокруг темы «сердца», причем «сердце» означает одновременно и бессознательное (сверх–и под–сознательное), и личностный центр человеческого существа. В полную противоположность мессалианскому квиетизму акцент делается на непрерывно возобновляемой духовной брани, на евангельской и Павловой амбивалентности «сердца» как поля битвы сил жизни и смерти. Даже после крещения в глубине человека продолжается борьба между благодатью и злом. Свобода — в возможности призвать на помощь, «воззвать» из самой глубины отчаяния. Полное самоотречение — «считать самого себя за ничто» — позволяет благодати Духа преобразить отчаяние в доверчивую надежду. Соблюдение заповедей, добродетели имеют смысл лишь внутри и во имя этого смиренного отношения с Богом, этой краткой и частой молитвы, которая должна напитать собой наше сердце: «Молю Тебя, Господи, молю Тебя». Тогда огонь Святого Духа поглощает силы зла, горячая молитва открывает путь потоку Божественного света, сладостное пламя благодати, исходя из сердца, сообщается всему человеку, включая тело, и дарует душе «ощущение» «полноты» («плерофории») и «радости». Монах, ставший «молящимся», то есть практикующий непрестанную молитву, должен быть освобожден от всякой работы. Дух, роль которого особенно велика в духовности Макария, является подателем возрастающих даров (харизм): дара слова, различения, пророчества, исцеления. Главным остается постепенное, терпеливое и исполненное надежды осознание «крещения огнем и Духом», так что в эсхатологическом завершении уже не тело содержит в себе душу, но «пневматическая» душа содержит в себе тело и есть pneuma sarcophoron — «дух–плотоносец».
Сочинения Макария в еще большей степени, чем мистические труды каппадокийцев, способствовали интеграции в церковное русло мессалианской харизматики, оторванной от своих корней. Она соединилась с евагрианоким течением, чтобы вылиться затем в уравновешенный спиритуализм конца античности, в «соединение ума и сердца», позволяющее воссоздать «сердце–ум» как истинное местопребывание Бога.
МАКСИМ ИСПОВЕДНИК (580–662)
Максим осуществил на Востоке, но в тесном единстве с латинским Западом, синтез святоотеческой эпохи. Он сумел гармонично сочетать восточное представление о единстве Христа и западное представление о Его двойственности. VI Вселенский собор, признавший наличие во Христе не только Божественной, но и человеческой воли, — плод его размышлений, его молитвы, его мученического свидетельства.