Можно было бы, конечно, сказать, что носителем значения в этих различных примерах является непосредственно воспринимаемый «контекст», но это нам не слишком поможет, поскольку все физические параметры непосредственного коммуникативного контекста были (по определению) идентичны во всех этих разных сценариях.
Единственное отличие — общий для нас предшествующий опыт, который, однако, был нс реальным содержанием коммуникации, но только ее фоном. Так что у нас остается вопрос: каким образом столь простая вещь, как выставленный вперед палец, может передавать столь сложные сообщения, причем в столь различных обстоятельствах?
Любой вообразимый ответ на этот вопрос потребует обращения к когнитивным навыкам, которые называют иногда чтением мыслей или намерений. Так, чтобы истолковать указательный жест, необходимо уметь определять: каково намерение собеседника, почему он направляет мое внимание так, а не иначе? Но для установления этого намерения необходимо, в исходном примере, что-то вроде совместного внимания или общего для нас опыта (по Витгенштейну: Wittgenstein 1953, формы жизни; по Брунеру: Bruner 1983, совместное внимание; по Кларку: Clark 1996, общий смысловой контекст). Например, если я — ваш знакомый из другого города, и мне неоткуда было бы узнать, как выглядел велосипед вашего бывшего парня, то вы и не подумаете, что я указываю на него. Не подумаете даже в том случае, если я каким-то чудом на самом деле знаю, что это его велосипед, но вы не знаете, что я об этом знаю. Вообще, для гладкого протекания коммуникации недостаточно, чтобы вы и я знали по отдельности и втайне друг от друга, что это его велосипед (и даже, что другой тоже это знает); скорее нужно, чтобы этот факт был известен нам обоим, то есть был бы общим для нас знанием. И в случае, если такое общее знание касается того, что это его велосипед, но не того, что вы с ним только что порвали (даже если это известно каждому из нас по отдельности), то вы, скорее всего, подумаете, что я указываю на его велосипед как на повод поскорее войти в библиотеку, а не поспешить прочь. Способность создавать общий смысловой контекст (совместное внимание, совместный опыт, общие культурные представления) представляет собой абсолютно неотъемлемое измерение человеческой коммуникации, включая языковую коммуникацию, со всеми ее «он», «она», «оно».
Другим замечательным аспектом этого обыденного примера с применением указательного жеста, с эволюционной точки зрения, является его просоциальная мотивация. Я сообщаю вам о вероятном присутствии вашего бывшего парня или о местонахождении украденного у вас велосипеда, просто полагая, что вам захочется об этом знать. Сообщать такого рода информацию, чтобы помочь, — явление чрезвычайно редкое в мире животных, даже среди наших ближайших родичей, приматов (в главе 2 мы рассмотрим примеры наподобие предостерегающих криков и созывами# к пище). Скажем, когда поскуливающий детеныш шимпанзе разыскивает свою мать, все прочие шимпанзе поблизости почти наверняка это понимают. Но даже если какая-нибудь из оказавшихся рядом самок и знает, где мать, она не сообщит об этом потерявшемуся малышу, хотя вполне способна протянуть вперед руку в жесте, похожем на указательный. Не сообщит потому, что в число ее коммуникативных мотивов попросту не входит извещение других о чем-то лишь с целью им помочь. И наоборот, коммуникативные мотивы человека настолько прочно укоренены в сотрудничестве, что мы не только делимся друг с другом информацией в порядке помощи, но один из главных наших способов о чем-то попросить других — это просто известить их о нашем желании, ожидая, что нам предложат помощь. Так, я могу попросить воды, просто сказав, что хочу пить (информируя вас о моем желании), поскольку знаю, что в большинстве случаев ваша готовность прийти на помощь (и то, что мы оба о ней знаем) превратит это уведомление во вполне действенную просьбу.