Грец полагал, что законы Рецесвинта против «евреев» были на самом деле направлены только против крещёных евреев, в то время как евреи, сохранившие верность иудаизму, испытывали, в основном, отношение к себе согласно римскому праву — то есть как к гражданам, ограниченным в определённых вопросах (рабы и общественные должности), но свободными в отношении исполнения своих религиозных обязанностей [112]. Однако его аргументы в защиту этого тезиса были решительно отвергнуты Жюстером [113], в поддержку которого можно лишь добавить, что заявления Рецесвинта по еврейскому вопросу выдают его решимость воевать против «иудеев» не меньше, чем против крещёных, то есть фальшивых христиан. Так, адресуясь Восьмому Толедскому собору, он первым делом отверг образ жизни и обычаи евреев, придерживающихся иудаизма, — «потому, что только из-за них страна, — как он представил это, — до сих пор заражена чумой ереси» [114]. И только после этого он коснулся крещёных, которые до сих пор держатся «законов предательства». Точно так же, подытоживая свои антиеврейские декреты, он предупредил всех христиан любого общественного положения не оказывать ни открыто, ни втайне никакого содействия и защиты некрещёному еврею, который «продолжает исповедовать свою отвратительную веру», так же как и «крещёному еврею, вернувшемуся к исполнению своих предательских церемоний» [115]. Определённо, если бы законы Рецесвинта против iudei не были нацелены против исповедующих иудаизм, то последние не нуждались бы в «содействии» и «защите» в исполнении заветов своей религии.
Рецесвинт вёл себя по отношению к крещёным евреям не лучше, чем по отношению к некрещёным. Чтобы обеспечить крещёным евреям не меньшие страдания, чем тем, кто придерживался рамок иудаизма, он ввёл в свой кодекс декрет Хиндасвинта о том, что если обращённый еврей или его сын «будет уличен в совершении обрезания или других иудейских обрядов», он «будет подвергнут жестоким карам… и казнен позорнейшей смертью» [116]. Далее, он потребовал от новообращённых безоговорочного обязательства внимательно следить за такими же крещёными евреями, и если кто-то из них был замечен в возвращении к прежним заблуждениям или в нарушении, даже малом, христианских правил, то новообращённые должны сами «наказать его побиением камнями или сожжением» [117]. Томпсон, написавший лучшую имеющуюся у нас работу об испанских вестготах, обобщил свои наблюдения по этому поводу: «Это была первая систематическая попытка использования всей государственной силы, чтобы уничтожить иудаизм в Испании» [118].
Мы уже указали на основные причины политики Рецесвинта и некоторых его предшественников на троне. Нам ещё предстоит иметь дело с другими готскими королями, упорно следовавшими этой же линии. Но прежде чем мы займёмся ими, нам нужно ещё раз вернуться к соборам, созванным в то время, и посмотреть, совпадала ли их позиция по еврейскому вопросу с позицией королей, и если нет, то в чём заключалось различие и почему. А точнее — какую роль играли соборы в борьбе против евреев в седьмом веке, и чем мотивировался их образ действий — исходя из предположения, что эти действия, направленные в одну сторону, вели к заранее намеченной цели.
Немецкий учёный Дан, который первым осуществил детальное исследование готов в Испании, считал, что роль соборов была решающей. Он говорил: «Церковь, а не государство, проявила инициативу в преследовании евреев», а «светская рука» — т. е. короли — «просто служила для соборов инструментом в этом вопросе»[119]. Последующие учёные, за редким исключением, в целом разделяли мнение Дана. Наш анализ имеющихся источников приводит нас тем не менее к иному заключению.
Разумеется, мы не думаем, что Дан и его последователи не обратили внимания на тот факт, что наихудшие законы против евреев были инициированы королями, от Сисебута до Эгики, а не соборами. Возможно, эти учёные заключили, что короли ввели эти законы по совету католических епископов — заключение, которое могло оказаться результатом неудачи в обнаружении истинных факторов, побудивших некоторых готских королей принять жестокую политику против евреев Испании. Как бы то ни было, на самом деле настоящей гармонии между планами соборов и планами королей в отношении окончательной судьбы евреев не существовало. По нашему мнению, достаточно простого сравнения королевских законов, включенных в вестготский кодекс, с законами касательно евреев и новообращённых, чтобы сделать это очевидным. Но чтобы понять, каковы были основные соображения, побудившие соборы занять такую позицию, мы должны вернуться несколько назад и коснуться определённых моментов.
Мы уже заметили, что ещё на заре вторжений, т. е. в начале V в., между испано-римлянами и еврейской общиной Испании существовал глубокий разлад[120]. В последующие два столетия этот разлад превратился в пропасть. Причинами, способствовавшими этому, были: а) рост численности испанского еврейства за счёт постоянной миграции с эллинистического Востока и б) растущее участие евреев в испанской жизни под благоприятной властью готов. Видя в евреях иноземное меньшинство, конкурирующее с ними как экономически, так и социально, испанцы сопротивлялись этой двойной конкуренции и влиянию, которого добились евреи. Вскоре это сопротивление перешло в ненависть, подпитываемую дружбой евреев с готами, которых все испано-римляне воспринимали как завоевателей, а испанские католики — как еретиков и врагов их веры.
На этом фоне легко понять, почему Третий Толедский собор (589 г.), созванный королём Рекаредом, подверг испанское еврейство некоторым ограничениям, установленным римским законом. Собор, однако, не применил в полной мере римские ограничения и обошёлся несколькими требованиями, бывшими, по существу, в согласии с декретами, касающимися евреев и выпущенными галльскими соборами. Таким образом, они сосредоточились на трёх запрещениях — жениться на христианках, иметь рабов-христиан и занимать должности, позволяющие де-юре наказывать христиан[121]. Новым в этих законах было только то, что касалось детей, рождённых в смешанном еврейско-христианском браке. Такие дети, как гласил закон, должны были быть крещены. Это условие могло предупредить некоторых евреев от вступления в брак с христианами[122]. Закон, касающийся еврейского владения рабами-христианами, был умеренным в сравнении с окончательной позицией по этому вопросу, занятой римским кодексом. Если эти рабы подверглись обрезанию, то они, согласно закону, должны были быть возвращены в христианство и освобождены без компенсации их еврейским хозяевам[123]. Причину такой сдержанности следует искать в страхе, который испытывал собор перед тем, что в тот момент король может не согласиться на столь резкое изменение в готской политике по отношению к евреям, а потребовав слишком многого, можно было остаться ни с чем.
116
117
Это обязательство включено в новый
119
См. F. Dahn,