Энеа Сильвио думал, что какая-то внешняя сила — сила, которой епископ не мог сопротивляться, — заставила его говорить во второй части его речи против собственных убеждений. Возможно, он имел в виду политику Кастилии, диктуемую издалека Хуаном II. На самом деле, однако, двойственная позиция, занятая доном Алонсо, в этом случае отражала его взгляды на Церковь, сформированные под воздействием различных влияний.
Эти влияния проистекали как из теоретических, так и из практических источников, и для того, чтобы понять, как они совместились в сознании дона Алонсо, необходимо рассмотреть их, пусть даже бегло. Почитатель Цицерона, он не любил абсолютную власть, в особенности единоличную. Он возражал против неё в государстве, в светском устройстве, а ещё больше — в Церкви, которая в его глазах представляла высочайшие идеалы управления. Но он не верил, что любая большая организация может управляться советами и комитетами вместо того, чтобы одна личность держала в своих руках бразды правления. Это, по его мнению, применимо к светскому правительству, но ещё больше к Церкви, которой было судьбой предназначено охватить весь мир и которая была потенциально самым большим правительством одного лица, ограниченное и контролируемое советами элиты — политической аристократией в светском государстве и духовной аристократией в Церкви[1595].
Но если таким видел дон Алонсо идеальное управление человечеством, он явно был достаточно осторожен, чтобы не представить это в полном объеме делегатам, собравшимся в Базеле. Ясно, что его рассматривали как умеренного «соборника», который демонстрировал большое уважение к папе; иначе он бы не был избран третейским судьёй с решающим голосом в тройственном комитете, который должен был вынести решение по поводу права Евгения IV перенести собор в Италию. Когда он своим голосованием склонил чашу весов в сторону собора против папства, он, конечно, ожидал, что папа подчинится этому решению и кризис будет разрешён. Но папа, как мы отметили, повёл себя иначе, и это поставило дона Алонсо в трудную ситуацию — если не идеологически, то тактически. Снова он был вынужден принять чью-то сторону, и на этот раз его позиция показалась многим непоследовательной и несовместимой с его предыдущими заявлениями.
Нет сомнения в том, что в данном вопросе дон Алонсо представлял не только свою позицию, но также и позицию государства Кастилии. Но это не значит, что политика, которой он следовал, была продиктована ему кастильским двором против его убеждений. На самом деле, он вполне мог скорее быть архитектором этой политики, а не её послушным исполнителем. Его собственные соображения вовсе не обязательно совпадали с мнением Альваро де Луны. Но оба этих деятеля пришли к обоюдному заключению, и это оказалось решающим в данном случае. И кастильский двор, и дон Алонсо согласились предотвратить падение папы в случае раскола между ним и собором, неважно по какому поводу[1596]. Две тенденции отражались в кастильской политике: желание сохранить правящего папу и стремление угодить соборному движению, составлявшему большинство в соборе. Кастилия, таким образом, играла роль нейтрального фактора, чью поддержку искали обе стороны.
Фактически Кастилия была полна решимости сохранить Евгения IV у власти — если возможно, то в согласии с условиями, выдвинутыми собором, а если нет — пожертвовав принципами собора ради папской стабильности.
Соответственно, когда собор стал продвигаться к низложению папы, Кастилия начала отстраняться от своей предыдущей позиции, и следовало сделать это элегантно, с минимальными потерями престижа. Однако цель была практически предопределена: оставить соборное движение и перейти в папский лагерь.
Для государства Кастилии акт отстранения был просто тактическим манёвром; для дона Алонсо это было следствием его политической философии. Рассматривать тот путь, который он избрал в Базеле начиная с марта 1439 г., как продукт оппортунизма или политической беспринципности будет ошибкой. Конечно, его аргументы против низложения папы звучали неубедительно для крайних «собор-ников», каким в то время был Энеа Сильвио. Они оказывались противоречащими основным принципам соборного движения, которые якобы разделялись и самим доном Алонсо. Это, однако, было не совсем так, потому что дон Алонсо не был законченным концилиаристом, как радикалы в Базеле. Он хотел, чтобы у собора было право определять политику и быть признанным в качестве высшего авторитета Церкви, но он не хотел, чтобы папа был лишён всей своей власти и стал простым служащим собора. Практически эти две позиции были несовместимы, но в теории — возможно.
Будучи последователем и Аристотеля, и Цицерона, дон Алонсо усвоил теорию смешанного правительства, а смешанное правительство означало, что ни один из элементов правящего органа не имеет полной власти. Собор, который может делать с папой всё, что он хочет, может оказаться не менее безжалостным и деспотичным, чем папа-тиран, так же как и совет высшей знати, который игнорирует короля, будет своевольничать и нанесёт ущерб не меньший, чем жестокий монарх.
Ясно, что для дона Алонсо собор представлял — или должен был представлять — аристократию Церкви, чьей задачей было направлять папу и помогать ему, точно так же как аристократия светского государства (представленная в королевском совете и на кортесах) должна, как он верил, направлять короля. Но это не значит, что в результате король должен потерять свои права и власть. Конечно, мудрый король должен, как правило, следовать курсу, рекомендованному ему советом, но это не подразумевает отказа в определённых случаях от права действовать по-своему. Если король — или в данном случае папа — не располагает правом независимого действия, то он не король, а папа — не папа, тогда правительство будет не смешанным, а автократическим и станет объектом тирании другого сорта.
Если мы поймём дона Алонсо в таком ключе, мы сможем лучше понять занятую им позицию. Но у него сверх того было и ещё одно соображение, несомненно, самое важное для него: произойдёт ли новый раскол христианства? Возродится ли схизма? Против этой мучительной перспективы дон Алонсо де Картахена направил все свои усилия.
Ясно, что его политика придала силы папству и помогла подорвать влияние решений, принятых Констанцским собором. Эти решения дали всю власть собору, но эта власть на деле оказалась минимальной, если у собора не было права отстранить папу, когда тот решил наплевать на желание собора. Приняв сторону собора морально, а папы — практически, Кастилия смогла бы держать на расстоянии обе партии и, по существу, сохранять равновесие сил в Базельском соборе до того, как наступит критический момент. Когда этот момент наступил, Кастилия сделала свой шаг. Она отозвала своих делегатов из Базеля и перешла полностью на сторону Евгения[1597], нанеся этим решающий удар сторонникам концилиаризма{15}.
Таким образом, мы видим, как в критической стадии истории папства — и всей Церкви — двое ведущих конверсо, Торкемада и Картахена, сыграли жизненно важную роль в сохранении и продвижении христианского единства и папской власти. В то время как Торкемада вёл фронтальную атаку в пользу папского приоритета, Картахена защищал арьергард, что отсрочило решающую акцию собора и выиграло для папы время, чтобы мобилизовать максимум его ограниченных ресурсов. Нет никакого свидетельства о столкновении между Хуаном де Торкемадой и Алонсо де Картахеной по этому поводу, и, возможно, его и вовсе не было. Они видели вещи по-разному и действовали согласно своим взглядам, но оба пробили дорогу, каждый по-своему, для триумфа папы. Возрождение сильного папства после базельского испытания было в заметной мере делом их рук.
Базель был водоразделом карьеры дона Алонсо. Когда он отправился в Базель в мае 1434 г., он был всего лишь деканом Сантьяго. В декабре 1439 г. он вернулся в Испанию епископом Бургоса и духовным лидером международного масштаба. В свете приобретённой им репутации и всеобщего восхищения у многих вызвал удивление тот факт, что он не стал кардиналом. Предполагалось, что его позиция в соборе, а в особенности его голосование в Базеле против папы, стоили ему пурпурной кардинальской шапочки. В этом может быть элемент правды, но не вся правда. Другой причиной могло быть нежелание Рима иметь ещё одного конверсо в Коллегии кардиналов. Мы должны помнить, что в декабре 1439 г.[1598] Хуан де Торкемада был назначен кардиналом — назначение, которое, похоже, затянулось, хотя и должно было быть поддержано папой.
1596
О позиции кастильского правительства в Базеле см.