То, что Картахена действительно думал так, становится очевидным из сходства, которое он видит между обществом, санкционированным Церковью, и членами живого организма. «В обществе Церкви, которое является «телом Христа», от всех его членов, — утверждает он, — ожидается безграничное уважение, любовь и поддержка друг друга, но неизбежно и то, что некоторые из них пользуются бóльшим почётом, потому выполняемые ими функции свидетельствуют об их исключительности. Так же как глаз не может сказать ноге: «не будь членом», хотя если мы рассматриваем функции глаза, то видим, что эта функция более возвышенная, деликатная и более уважаемая, так же и в церковном организме его верные религии члены имеют различные функции. Некоторые из них аналогичны глазу, другие — языку, третьи — рукам и ногам и т. д. И таким образом кто-то в силу того факта, что он выполняет более высокую функцию или более прославлен своей знатностью или ещё каким-либо отличием, может получить больше почёта, чем другой. Тем не менее каждый верующий [христианин], откуда бы он ни пришёл, является полным и признанным членом [общества], который поставлен на подходящее место под руководством Церкви»[1707].
Мнение, что каждый член социального коллектива должен выполнять те функции, для которых он более всего пригоден, и, соответственно, он должен принадлежать к «классу» равных себе, коренится, несомненно, в философии Платона[1708]. Но при построении своей теории об основном делении на два класса — «благородных» и «низких» — Картахена скорее следовал принципам Аристотеля, а не Платона. Так, указывая на Аристотеля в качестве своего авторитета, он говорит: «Те, кто слабее в своей способности суждения, должны руководствоваться теми, кто мудрее, и, поскольку они находятся под властью других, сказано, что они в определённом смысле рабы»[1709]. Конечно же, дон Алонсо, должны мы добавить, не разделял Аристотелева оправдания рабства, то есть рабства в полном смысле слова, поскольку, будучи учеником римских юристов, он принимал их тезис о том, что «все люди рождены свободными» и что рабство имеет «социальную», а не «естественную» природу[1710]. Но что касается разделения между двумя типами людей по их способности управлять, он принял это разделение с важным добавлением: люди также разнятся в своих склонностях к добродетелям, и именно это лежит в корне различия между «знатными» и «плебеями». Совершенно очевидно, что в глазах дона Алонсо эта разница часто передаётся по наследству, что образует базис для знатных семей, а в более общем плане — для класса знати. Таким образом, мы видим, что в теории дона Алонсо встречаются две несходные социальные теории — Отцов Церкви и Аристотеля. Одна базируется на религиозном идеале, а вторая — на природе и её конкретных проявлениях. Одна отрицает все принципиальные различия («ни грек, ни иудей, ни раб, ни свободный, ни мужчина, ни женщина»), другая признаёт эти отличия и рассматривает их признание и даже продвижение как способствующее благу общества. Тем не менее одно различие, а именно — этническое, было им отменено как излишнее и вредное, а посему должно быть игнорировано.
Но позиция Картахены отличается от идей Платона и в другом важном пункте. Мы отметили, что «классификация» каждого человека должна быть сделана, согласно дону Алонсо, «под руководством Церкви», чья «мудрость» заменяет, по концепции Картахены, короля философии Платона. Наделе, однако, это «руководство Церкви» вряд ли рассматривалось им как решающий фактор. В его глазах, вне сомнения, важнее выглядела наследственность человека или его расовая принадлежность, причём настолько, что он счёл возможным провозгласить это как несомненный факт и моральный постулат: «Более высокие, знаменитые и благородные люди [среди тех, кто пришёл к вере] сохранят в Церкви своё полное превосходство и неизменное почтение к себе и своим семьям»[1711]. Итак, классовое разделение перенесено в христианство из нехристианского мира полностью и автоматически, под «руководством» Церкви, выраженном в заранее обеспеченном согласии[1712].
Может ли определение нехристианской группы — будь то язычники, мусульмане или евреи — в отношении её позиции в обществе быть навязано Церкви? Мы можем принять как данность, что Картахена был убеждён в том, что склонности и потенциал определяют призвание человека, а соответственно, и его социальный класс, и то, что они приобретаются по наследству в нехристианском мире так же, как и в христианском[1713]. Но опять можно спросить, нет ли у христианства своей системы оценок различных склонностей и добродетелей, согласующейся с его отличным от других жизненным идеалом? Картахена не задаёт этот фундаментальный вопрос, ответ на который может противоречить его поддержке принципам старого социального размежевания — вопроса, существующего в нехристианском мире. Он просто продолжает оправдывать их принятие на основе фактов, какими он их знал — то есть на базе традиций и практики Церкви, которые с точки зрения христианской теологии были так же действительными и обязывающими, как и любая освящённая доктрина[1714].
Эта опора на традиционную позицию Церкви, при уважении к превалирующей социальной структуре, была абсолютно необходима Картахене, поскольку теоретически он, конечно, не мог примирить принятые им два конфликтующих принципа. Утопичный мир любви и равенства, к которому стремилось, как он уверял нас, христианство, находился на другом полюсе по отношению к феодальной Европе, в которой царило неравенство. В этом реальном мире классовое сознание было господствующим, а разделение общества на группы по наследственному признаку было непреложным фактом, который никто не пытался оспаривать и который доминировал в политике и экономике. Представляя это классово ориентированное общество как полностью приемлемое для Церкви, дон Алонсо, тем не менее, не оправдывал существующий порядок просто ради него самого. Он делал это и потому, что некоторые из вопросов были тесно связаны с проблемой, которой он занялся — проблемой, поднятой в «Толедском статуте», — и потому что отсутствие расовой дискриминации, как он это видел, само по себе не являлось достаточным для того, чтобы удовлетворительно разрешить проблему[1715].
Первый вопрос, нуждающийся в определении, — право обращённых еврейского происхождения присоединиться к аристократии «старых христиан». Картахена начал исследование этого вопроса с указания на упомянутый выше факт: родовитые язычники, придя в христианство, сохраняли в нём свой прежний статус. Римский император Константин, франкский король Хлодвиг, готский монарх Аларих — только немногие иллюстрации этого хорошо известного факта. Аналогичный пример из его собственного времени Картахена видит в случае Ягайло, князя Литовского, который перешёл в католицизм и стал королём Польши[1716]. Столь многочисленны были, заявляет он, знатные христиане, которые первоначально были язычниками — т. е. gentiles, — что во многих языках, таких как французский и испанский, слово gentiles стало синонимом знати[1717]. Теперь, если знатность, приобретённая в дохристианском статусе, сохраняется и почитается и в христианском мире, когда её носители принимают христианскую веру, почему же знатность, приобретённая евреями, должна признаваться меньше, когда они становятся христианами? Будучи оформлен в гипотетических терминах, такой вопрос может получить только положительный ответ. Но Картахена понимает, что возражения могут быть выдвинуты если не против самой гипотезы, то против её практического применения. Если, как мы видим, статус знатности связан с контролем над страной и управлением ею, то состояние евреев в этом отношении сильно отличается от язычников. В то время как языческая знать, обращаясь в христианство, обладала реальной властью, евреи во время своего долгого изгнания не имели никакой власти. Именно факт обладания властью в той или иной степени свидетельствует о способности властвовать и о принадлежности к классу знати, который люди должны уважать. Однако в случае евреев такого свидетельства нет, поэтому кажется практически невозможным присоединить обращённых из евреев к христианской аристократии.
1708
Платон. Государство, кн. II (
1710
1712
1717