Эта интерпретация шестьдесят пятого решения, как и инструкции против рецидивов иудаизма у еврейских новообращённых, ясно показывает, что Картахена не видел сходства между ситуацией в Испании в седьмом веке и той, что была в его время. Все его аргументы были построены так, чтобы ответить на возможные возражения «старых христиан» его утверждениям о несправедливости «Толедского статута». Если бы он считал, что число иудействующих среди марранов достаточно велико, чтобы оправдать специальные меры против этой группы, его последнее толкование шестьдесят пятого решения предоставило бы толедцам юридический прецедент, который они искали в поддержку своей акции. Однако Картахена должен был верить в то, что его доводы не создают такого прецедента, поскольку он был уверен в том, что «новые христиане» его времени не похожи на обращённых седьмого века — или, точнее, что они слишком христианизированы, чтобы подпасть под ту категорию.
Но если конверсо были хорошими христианами, то нужно ответить на два вопроса: почему их критики с такой яростью выдвинули против них серьёзные обвинения? И что за причина такой пылкой ненависти, которую эти критики проявляют по отношению к конверсо без всякой передышки? Ответ Картахены на эти вопросы состоит из нескольких частей. Он объясняет причины и ненависти, и поведения противников марранов.
Что касается ненависти к марранам, Картахена приписывает её одному-единственному мотиву: зависти социальному и материальному успеху, достигнутому конверсо. В мотивации марраноненавистников Картахена не видит ничего религиозного — ни пыла, ни намерений, ни интересов, и он неоднократно подчёркивает, что атаки на конверсо направлены на людей, живущих «чистой» христианской жизнью. Попытка найти дефект в христианстве этих людей напоминает Сатану, который искал изъяны в преданности Иова Богу. И действительно, само сравнение марранов с Иовом является дальнейшим доказательством того, что Картахена считал их невиновными в приписываемых им религиозных преступлениях.
Как и Иов, который был обвинён в служении Богу не потому, что он действительно верил в Него, а из-за благословлений, посланных ему Богом, марраны обвиняются в том, что они являются христианами не в силу своей веры в христианство, а только из-за получаемых от этого выгод. Но эти обвинения основываются не на фактах, а на уверенности их хулителей в том, что им известно, что у марранов на уме. Разумеется, эти слова Картахены предполагают, что не существует доступного стороннего свидетельства для оправдания этих антимарранских обвинений, а наоборот, имеется, в чём он был уверен, свидетельство обратного — то есть того, что марраны — добрые христиане. Точно так же, как и в случае Иова, оно указывает на то, что он был честным верующим человеком. А эти симптомы человеческого поведения являются единственными знаками, по которым люди могут идти — и, следовательно, теми, по которым им разрешено идти. Конечно, злонамеренные люди могут поднять и распространить подозрения до того уровня, пока они в состоянии вызвать доверие, но если их утверждения лишены фактической основы, они должны быть отвергнуты как ложь и клевета. Цель таких утверждений не в том, чтобы выявить скрытую правду, а только в том, чтобы опорочить и очернить объект их зависти; обесчестить доброе имя (основу всякого почёта), что является одной из вещей, вызывающих взрывы чувства ревности в душах людей[1762]. Марраны, таким образом, сталкиваются с кампанией лжи, направленной на разрушение их почётных позиций в христианском обществе.
Это, однако, только первое проявление дьявольской зависти, ибо что вслед за этим сказал Сатана Богу? «Но простри руку Твою и коснись всего, что у него, — и посмотри, не выругает ли он Тебя в лицо»[1763]. Уже видно, добавляет Картахена, в какой манере вспухает эта мерзкая ревность. За очернением репутации следует разрушение собственности. Именно так некоторые люди, которые шли по стопам Сатаны, поступают теперь в Толедо. «После очернения репутации своих противников они организовались для захвата их собственности под фальшивыми предлогами. Они получают удовольствие от грабежа своих соседей, даже когда сами не получают добычи. Некоторые из них, впрочем, добавляют алчность к зависти, превосходя в этом самого Сатану, который, хотя и завидует людскому счастью, не прибирает к рукам бренных вещей»[1764].
То, о чём здесь говорит Картахена, это, разумеется, грабёж и экспроприация имущества марранов, произведённые в Толедо под руководством Сармьенто. Эти акции тоже не имели никакого оправдания и никакой причины, кроме зависти и жадности. Но «дьявольская зависть не успокаивается даже этими эксцессами. Она с чудовищной ненавистью переходит к раздиранию тел их жертв»[1765]. Именно поэтому Сатана поразил Иова смертью его детей и хотел убить его самого. «Кожа за кожу, а за жизнь свою отдаст человек всё, что есть у него», — сказал подстрекатель Богу, который настаивал на невинности Иова[1766]. Только предупреждения Бога Сатане, чтобы тот не смел посягать на жизнь Иова, предотвратили Сатану от исполнения его желания, и, следовательно, вместо того, чтобы убить Иова, он только обрушил на него страшнейшие бедствия. Вот они, эти симптомы, и вот он, процесс дьявольской зависти: сначала она старается загубить репутацию своей жертвы, затем забрать её имущество и, наконец, убить её. Все эти симптомы проявились в деятельности приспешников Гарсии.
Этот аргумент Картахены ясно показывает его взгляд на а) моральную позицию конверсо и б) мотивы оппозиции. Таким образом, в его глазах конверсо были безупречными — то есть невиновными в том, что касается их религиозной искренности; кампания против них зиждилась на мотивах, противоположных этой искренности. Это было не чем иным, как злом, которое противостояло добру и жаждало его полного уничтожения. Согласно Картахене, в этом всё и заключалось. Точно так же, как он определил цель этой кампании, он назвал её главного вдохновителя и архитектора. Это был Маркос Гарсия, из чьей отвратительной души, изъязвленной амбициями, разочарованием и неудачами, вырвался поток изуверской ненависти, который теперь грозит затопить страну.
Итак, задача, которую поставил себе Картахена в демонстрации ничтожности толедской расовой теории, так же как и мотивов её ложных обвинений, была выполнена. Все правовые, доктринальные и философские аспекты, относящиеся к правам конверсо в христианском мире, были должным образом прояснены и связаны с делом, так тщательно подготовленным им против толедских мятежников. Теоретически дело было подготовлено. Но практически кое-что осталось доработать. Если на основе его презентации общественное мнение было готово осудить виновных, как, несомненно, надеялся Картахена, остался важный вопрос: какое наказание потребовать для преступников. Ответ, как сознавал Картахена, лежит за пределами юридической справедливости. То, чего он добивался, было политическим разрешением проблемы, поставленной толедской кампанией.
Предлагая это решение, Картахена помнил, что проблема эта имела два главных аспекта — церковный и светский — или, точнее, состояла из двух отдельных проблем, которые, несмотря на то, что они были связаны вместе в действиях мятежников, должны рассматриваться и решаться по отдельности. Здесь были замешаны религиозная ересь и гражданский мятеж, два преступления, совершённые одними и теми же людьми одновременно. Картахена начал с ереси. Он предупредил Гарсию, учителя новой «догмы», т. е. расовой догмы по отношению к «новым христианам», что если он не сойдёт с порочного пути и не перестанет упрямо цепляться за распространяемые им заблуждения, он навлечёт на себя грех ереси. Дон Алонсо призывает его не обманывать самого себя убеждением в том, что не будет объявлен еретиком только потому, что его собственные проповеди кажутся ему не слишком противоречащими положениям веры. «Даже гражданский закон гласит, что термин «еретик» относится к каждому, кто будет найден «даже» в лёгком отступлении от католической религии». И разве не ясно, что Маркос Гарсия отступает от этой религии, причём не слегка, а в очень большой степени? Иоанн XXII провозгласил — в согласии с церковным законом — что те, кто возродились путём таинства крещения, отбросили иудейскую слепоту, должны быть окружены почестями и милостями, и что все служители стран Церкви должны защищать их от обид и докучания[1767]. А знает ли Гарсия, что, даже только лишая обращённых права на свидетельствование, он становится нарушителем закона? Как могут эти люди быть окружены почестями и милостями, когда они открыты отторжению поношениями такого сорта?[1768]
1767
Johannes XXIII Extrava. Comm. lib. V, tit. 2, cap. 2 (