Особый интерес представляют его ремарки по поводу 65-го канона Четвёртого Толедского собора, который запрещает «тем, кто из евреев» (hi qui ex Iudeis sunt) занимать общественные должности в христианском мире. Как мы отметили, противники марранов сделали особый акцент на этом запрещении, которое они истолковали как относящееся ко всем евреям, обращённым в христианство, и их потомкам до четвёртого или пятого поколения, вне зависимости от их религиозного поведения. Согласно Барриентосу, однако, фраза hi qui ex Iudeis sunt хотя и действительно относится к обращённым из иудаизма, но только к тем, кто взялся за старое и вернулся к своей прежней вере. Такое же толкование дали этой фразе, как мы видим, и Картахена, и большинство предыдущих авторитетных комментаторов[1932]. Но Барриентос придаёт этой интерпретации большую точность, присовокупив к ней важное ограничение, не представленное в более ранних комментариях. Он утверждает, что hi qui ex Iudeis sunt (те, кто происходят из евреев) имеет в виду тех, кто пришёл из евреев, то есть тех, кто сами обратились в христианство, но не их потомство, включая детей, которые, по его словам, «родились в вере» (т. е. в христианстве) и, следовательно, пришли из христиан[1933]. Но, поскольку потомки не пришли из евреев, 65-й канон Четвёртого Толедского собора вообще к ним не относится. Сделав это различие, Барриентос исключил детей и внуков первого поколения обращённых — т. е. подавляющее большинство группы — из списка тех, к кому относится этот декрет. Не может декрет и автоматически распространяться на оставшихся конверсо. Как указано выше, он относится только к тем, кто сожалеет о своём обращении.
Насколько велико было, по мнению епископа, число таких сожалеющих о своём крещении конверсо? Судя по его изумлению от «стойкости» в вере, продемонстрированной «новообращёнными», число таких людей представлялось ему весьма незначительным. И на это также указывает его замечание о том, что «некоторые» (algunos) обращённые, которые «пришли к вере», обдумывают возможность уйти из христианства, потому что, как это представляется им, они не могут ничего выиграть от своего крещения, даже защититься от злопыхателей[1934]. Но «обдумывать» ещё не означает «решить» или отступить от веры на деле. По мнению Барриентоса, «обдумывание» такого рода было неизбежным для «некоторых» под влиянием гонений, но он не исключил возможности такого отступления от христианства и в обычные времена. Все христианские группы состоят из «хороших, обычных и плохих» христиан[1935] — то есть всех степеней преданности вере, — и он не видит причины тому, чтобы «новые христиане» были исключены из этого правила. Следовательно, когда обнаруживается грешник, он должен быть наказан по закону. Но законы не гласят, что такое наказание «призывает к восстанию одной части христиан против других. Оно и не санкционирует действия клеветников, интриганов, искателей грабежей, смерти и опустошения городов и посёлков от их жителей»[1936]. По мнению Барриентоса, это ясно указывает на то, что религиозные обвинения мятежников против конверсо были главным образом лживыми и клеветническими измышлениями, призванными служить для их целей и заговоров, потому что мятежники действовали вовсе не в защиту религии, а только лишь для удовлетворения своих преступных нужд — то есть грабить марранов, убивать их и вытеснять из их поселений, которые в результате оказываются опустевшими.
Барриентос акцентирует внимание и добавляет свое проницательное видение предположения Докладчика о главном мотиве тех, кто совершил вышеупомянутые преступления. Это «отвратительная жадность, зависть и злой умысел», «порочные и скверные корни нашей жизни», которые в этом случае питаются ложным убеждением, что «мир дан одним больше, чем другим, и последние — в оковах, в то время как первые свободны»[1937]. Иными словами, причиной всех этих волнений является жадность к земным материальным благам, к которой присоединилась вера в то, что эти блага распределены несправедливо. «Новые христиане» получили большую долю благ, чем «старые», потому что последние были «в оковах» (т. е. лишены возможности использовать все свои способности), в то время как марраны были «свободны» для этого.
Это вкратце взгляд противников марранов на экономические позиции конверсо и на препоны, которые те ставят на пути «старых христиан» к получению их законной доли. Барриентос считает этот взгляд абсурдным. Мир не был дан «новым христианам» больше, чем «старым», и последние не были «закованы», и никто не мешал им следовать своим стремлениям по мере своих возможностей. Жадность извратила суждение злодеев. Они на самом деле «закованы», но не так, как они думают. «Закованы в адские цепи, — говорит Барриентос, — те, кто не могут есть без хищности, не могут думать о чем-либо, кроме как о грабеже, и те, кто не могут постичь, как быть христианином без грязных разговоров, злонамеренных действий и порочной жизни (mal vivir)»[1938]. Эти смутьяны, которые атакуют конверсо, «похожи на христиан, ставших маврами и повернувших свои копья против веры»[1939]. Эти «новые мусульмане» не атаковали христиан из рвения к новой религии, а исключительно исходя из гнева по отношению к своим прежним собратьям по вере. Они обращаются к вере, а потом поворачиваются и идут против неё, как челнок ткача, как будто всё это — игра. Это и есть игра бесчувственности и зла, в которую играют «те, кто устраивает беспорядки, называют других «marranos» (свиньями — Прим. перев.), а себя оправдывают»[1940]. Барриентос с полной уверенностью приписывает мятежникам не религиозные, а самые низменные мотивы: бесчувственность, подлость и лицемерие, которое служит их попыткам прикрывать свои преступления ханжеством религиозного пыла.
Наконец, необходимо заметить, что в отличие от Докладчика, Барриентос открыто выступает в защиту марранских чиновников, восхваляя «сдержанность и расположение» [к своим функциям], которое «многие из них» проявляют в церковной и королевской службе[1941]. Он также сильнее, чем Докладчик, критикует и осуждает Маркильоса и его сподвижников. Маркильоса он называет «казуистом и оскорбителем общественности», но вдобавок еще и «низким человеком с манерами пастыря, известным своей порочной жизнью, скверной репутацией и замешанным в сотне тысяч преступлений»[1942], и вообще «злодеем и еретиком»[1943]. Что же до его приспешников, епископ, кроме уже цитировавшейся резкой критики, выдвигает обвинение в том, что они были источником «многих полных яда высказываний и злословия против Бога и против умеренности и добродетелей». «Для этих людей будет лучше, — добавляет он, — копать, пахать, срезать виноградные лозы и делать работы такого рода, что делали их отцы, деды и далёкие предки, чем использовать свои богохульные и злонамеренные языки против божественного племени, и тем самым марать себя своей же завистью и корыстолюбием»[1944]. Наглость низших классов и непотребный язык, который они используют, оскорбляя конверсо, явно шокировали епископа и привели его в негодование. В начале своего памфлета он, как мы видели, приписал их поведение подстрекательству одного человека — Маркильоса. Тем не менее ни он, ни конверсо не могли не понять, что, как бы ни велика была роль Маркоса Гарсии в продвижении антимарранского движения, разделяемые им идеи не принадлежали только ему. Это было одной из причин, должны мы добавить, по которой эти идеи не умерли вместе с ним, но продолжали завоёвывать себе последователей и сторонников среди испанского населения, и ни в коем случае не ограничены одними лишь низшими классами.
1934
1937