Справившись с этими теологическими вопросами, Монтальво почувствовал себя свободным, чтобы взяться за практическую сторону стоящей перед ним проблемы. Поскольку «новые христиане» «не отличаются от «старых» ни в вере, ни в спасении и ни в чём другом», что касается их религиозного статуса, в чём же оправдание их дискриминации в гражданской жизни? Может ли быть их национальное или расовое происхождение, отличающееся от «старых христиан», оправдывающей причиной? Монтальво отвергает обе возможности как несовместимые с христианским законом и учениями. Что до национальности, христианство не видит в национальных различиях основания для предпочтения или отвержения. Бог доверил ключи от Церкви не человеку, живущему по ту или другую сторону Альп, а человеку из Галилеи, а папа Эварист был сыном еврея из Греции. Аналогично, раса не является мерилом моральных ценностей для христианства. «Иеффай, — сказал Иероним Стридонский, — кого Апостол считает одним из святых, был сыном блудницы», а Исав, сын Ревекки и Исаака, которые, безусловно, были людьми богобоязненными, был «грубым телом и душой, как хорошая пшеница, что переродилась в дикий овёс и плевелы». Более того, Иероним высказывает кардинальное утверждение, которое сводит к нулю ценность как нации, так и расы. «Господь наш Иисус Христос, — говорит он, — желал родиться не только от чужестранки (моавитянки Руфи), но также и от прелюбодейской смеси (Фамарь и Иуда)»[1979], и это показывает, что происхождение не должно влиять на оценку личности. Из всего этого вытекает очевидное заключение, касающееся конверсо в Испании: «новые христиане» не должны отвергаться «старыми» из-за того, что они происходят от «израильской нации» и неверующего народа. Их следует оценивать только по их личным заслугам.
Мнение Монтальво о заслугах конверсо не подлежит сомнению. «Это люди, — говорит он, — которые пришли от великих невзгод и отмыли добела свои одежды кровью агнца». Монтальво хочет этими словами указать на то, что упомянутая группа (обращённые из «той нации») не только отмечена своей очевидной набожностью, но ещё и высокими моральными стандартами. Именно потому из их рядов «в наше время», как и в прошлом, вышло «много добродетельных» и «благочестивых» прелатов, которые получили свои позиции благодаря не только учёности, но и своему образу жизни[1980]. Так почему такие люди должны быть лишены общественных должностей? Может ли быть иная причина для такой дискриминации, кроме той, что они считаются чужаками? Но ведь «божественный моральный закон, который незыблем» совершенно ясно обусловливает в Исходе (12:48–49): «Если же поселится у тебя пришелец… один закон да будет и для коренного жителя, и для пришельца, поселившегося между вами». То же самое сказано в Исходе (22:20): «пришельца не притесняй и не угнетай». Он «будет у тебя, как коренной житель, и ты будешь любить его, как самого себя». Это согласуется также с тем, что Бог сказал устами Иезекииля (47:21–27): «иноземцы, живущие среди вас, которые родили у вас детей, должны считаться наравне с коренными жителями, и они с вами войдут в долю среди колен Израилевых. Поэтому, если Господь хотел чужестранцев и пришельцев, которые пришли к вере, чтобы они были приняты, как сыны Израиля, почему же эти раскольники приговаривают их к отделению от общества верующих и, таким образом, разрывают единство веры? И почему «когда Бог велел, чтобы их любили, они их ненавидят, в то время как надо ненавидеть только грехи людские, а не самих людей?»[1981]
Это, конечно, риторический вопрос. У Монтальво нет сомнений в ответе, но прежде чем дать его expressis verbis, он счёл необходимым оспорить оставшиеся причины, приведённые толедцами для оправдания их позиций. Прежде всего, он коснулся вопроса об «иудействующих», на который толедцы сделали такой упор. Как и другие апологеты конверсо, он признаёт, что «некоторые люди из израильской нации могут впасть в некую ересь или «суеверие», но опять же, как и другие апологеты, он заявляет, что такие оплошности не должны служить причиной для опорочивания целой группы как еретической. Если бы такое отношение было принято как нормальное, все христианские общества оказались бы еретическими, поскольку время от времени еретики появляются повсюду. «Мы не должны оставлять Господне гумно, — говорит он, — из-за мякины, мы не можем порвать божественную сеть и потерять пойманных в неё рыб, потому что среди них нашлось несколько протухших»[1982]. Его довод направлен, похоже, на то, чтобы показать, что явление, которое он имел в виду — или, скорее, предполагаемая возможность, — может задеть только очень малую часть группы марранов («мякина», случайные «протухшие рыбы»). Этот довод указывает также на то, что Монтальво стремился опровергнуть противоположную точку зрения, поддерживаемую толедцами. Толедцы «практически утверждают, — говорит он, — что если какая-то часть израильской расы вернулась к еврейским обрядам или впала в ересь», то из этого следует, что «все члены этой расы следуют той же тенденции»[1983]. Именно в этой попытке поставить печать ереси на всех «новых христианах» Монтальво, как и Торкемада, видит ясное доказательство никчёмности толедских обвинений, потому что их утверждения являются вопиющей ложью, опровергаемой всеми известными фактами.
Затем Монтальво обращается к юридическим авторитетам, на которых толедцы основывают свои требования. Речь идёт о трёх законодательных актах, которые специфически относятся к обращённым из иудаизма; один гражданский закон, один канонический и третий — королевская привилегия, данная городу Толедо королём Альфонсо VII.
Гражданский закон, включённый в испанский кодекс VII в. (Liber Judicum), гласит, что «евреям, крещёным или нет, запрещается свидетельствовать против христиан»[1984]. Монтальво заявляет, что ни в коем случае нельзя основываться на этом законе, потому что он и неправомочен, и не применялся в Испании; он был заменён противоположным законом («Партиды», VII, титул 24, 1.6), который его даже не упоминает. Но даже если бы этот закон был правомочным, всё равно под термином «крещёные евреи» подразумеваются мнимые обращённые, которые богохульствуют и сохраняют еврейские обряды, что ясно указано в законе: «тот, кто лжёт» и «действует против веры»[1985].
Канонический закон, о котором идёт речь, это 65-й канон Четвёртого Толедского собора, который запрещает «евреям или тем, кто из евреев, занимать общественные должности»[1986]. По мнению Монтальво, при любом толковании этот закон не касается христиан или искренне обращённых и поэтому не может быть применён к конверсо[1987]. Что же касается королевского закона — привилегии Альфонсо, — он должен быть отвергнут, прежде всего, потому, что опирается на только что упомянутые гражданский и церковный законы, которые вовсе не применимы к конверсо, во-вторых, поскольку он противоречит законам «Партид», и, в-третьих, потому, что он был полностью аннулирован привилегией, данной королём Энрике III, гласящей, что «никто из верующих, кто недавно обратился, не будет лишён под этим предлогом [т. е. еврейское происхождение] общественных должностей, или других привилегий, которыми пользуются христиане»[1988].
Из этого следует, что толедцам не на что опираться в защите своей политики против конверсо, кроме обвинений в ереси, неприменимых законов и клеветы. Однако, пользуясь этими средствами, они ведут безудержную клеветническую и разрушительную кампанию против группы, которая просто хочет жить в мире и работать для похвальных целей. Тогда чем же движимы эти подстрекаемые люди, которые выдвигают столь беспочвенные обвинения, создают такие беспорядки и провоцируют насилие против конверсо? Ответ Монтальво однозначен: страшная ненависть к конверсо, ненависть, разожжённая завистью к социальным и экономическим достижениям «новых христиан». «Ослеплённые алчностью и полные жадности и корыстолюбия», они стремятся уничтожить конверсо экономически, чтобы не делиться с ними материальными богатствами страны. «Воспалённые жаждой власти» и «спесивостью превосходства», они возражают против занятия общественных должностей марранами, чтобы и в управлении государством не «делиться» с ними[1989]. Толедцы, конечно, понимали, что не имели моральной базы ни для своих намерений, ни для требований. Но с «кощунственной и безрассудной наглостью» они покрывают свою ревность, ненависть и злобу фальшивым религиозным пылом. На деле в них нет никакого пыла; «они лгут, когда утверждают, что они христиане», но, по сути дела, они враги христианства — «волки», стремящиеся разорвать веру на части и цвести махровым цветом на её разодранных кусках[1990].
1979