Сформулированная на всем своем протяжении в чрезвычайно сильных выражениях, сентенция была рассчитана на помощь конверсо еще больше, чем сама булла. Соответственно, она игнорировала вопрос о «плохих христианах», которому булла оказала изрядное внимание. Таким образом, сентенция отнеслась к марранам, как бы заранее предполагая, что все они были хорошими христианами, и единственная проблема, которую булла стремилась разрешить, было скверное к ним отношение со стороны некоторых грешников. Опуская момент «иудействующих» из списка проблем, с которыми автор сентенции имеет дело, он преследовал еще одну цель — предотвратить увертки от исполнения распоряжений папы. И действительно, в каком-то смысле вся сентенция была устремлена к этой цели.
Что же до вас, патриархи, архиепископы и епископы, к которым мы имеем особое уважение благодаря вашему священническому достоинству, то если вы действуете от самих себя или по пастырскому наставлению другой личности против того, что сказано выше, или же против чего-то из этого, частно или публично, имея каноническое предупреждение в шесть дней, мы на вас накладываем через этот скрипт запрещение входить в церковь. И если вы остаетесь в этом запрещении шесть дней сверх шести означенных, с тем же каноническим предупреждением, выпущенным через этот скрипт, мы отстраняем вас от священнических обязанностей. А если вы ожесточите свое сердце еще шесть дней сверх двенадцати означенных… мы наложим на вас наказание отлучения. И вдобавок мы пойдем против вас всех и против любого из вас или других, с большей тяжестью, вплоть до высылки, личного затворничества и других, денежных наказаний, как это потребуется природой прегрешения.[2091]
Кто сформулировал эти резкие выражения, которые включают в себя такие угрозы церковным лидерам столь большой части христианского мира? Ясно, что король и Альваро одобрили общий тон и цель сентенции, но также ясно и то, что потребовалась особая мотивация, чтобы выразить это таким резким языком и усилить столь исключительными условиями. Кажется, что только официальное лицо, converso, которому поручено руководить составлением сентенции, мог иметь такую мотивацию. Кем был этот человек? Декларация короля, опубликованная вместе с сентенцией Фернандо де Лухана, подписана Докладчиком[2092], и мы можем с определенной уверенностью предположить, что Докладчик также участвовал и в составлении другой сентенции. В любом случае ясно, что сентенция предназначалась для того, чтобы произвести впечатление на страну королевской решительностью — не только восстановить status quo ante, но также и предотвратить любую попытку его оппонентов помешать его быстрому восстановлению. Превыше всего, декларация и сентенции должны были произвести впечатление на толедцев, и в особенности на членов их совета и других их лидеров, тем, что дальнейшее сопротивление приказам короля может только вовлечь их в новые преступления, и отсюда — привести к более тяжким наказаниям. Короче, цель обеих епископальных сентенций — напугать толедцев и тем самым принудить их к повиновению.
Но толедцы не испугались. Они были разгневаны и может быть даже пригрозили прервать переговоры, если эти ужасающие буллы не будут аннулированы. В любом случае, король мог видеть, что сентенции не имели того эффекта, на который он рассчитывал. Они не только не смягчили позицию толедцев, а наоборот, укрепили их сопротивление компромиссу. При этом король ничуть не ослабил свою карательную политику против мятежников. Он преследовал их на территории всего королевства и казнил жесточайшим образом, как только удавалось их схватить[2093]. Это, разумеется, относится к содержанию первой буллы, от которой Хуан II не отступил, похоже, ни на йоту.
Но со второй буллой дело обстояло иначе. По правде говоря, мы не знаем всего, что произошло в этой связи, но документы рассказывают нам о конечном результате. Так, нам сообщают, что король написал папе (возможно, не позже 1450 г.) и попросил приостановить действие буллы Humani generis, потому что ее исполнение может вызвать много скандалов и, как следствие, принесет больше вреда, чем пользы[2094]. Возможно, булла вызвала шумные протесты, и король счел необходимым сделать примирительный жест в сторону разгневанных «старых христиан» Толедо. В любом случае, 28 октября папа удовлетворил просьбу Хуана II, и это означало первое отступление Альваро в его столкновении с толедцами[2095].
Это, конечно, могло быть просто тактическим отступлением с перспективой возобновить наступление позже. Однако ясно, что толедцы могли увидеть в происходящем признак победы их дела. Но как бы то ни было, дружественный жест короля в сторону Толедо не возымел того действия, на которое он рассчитывал. Толедцы не сдвинулись со своей прежней позиции ни в вопросе прощения преступников, ни в том, что касалось будущего статуса конверсо. Итак, переговоры с толедцами застряли на месте, а другие — между принцем и королем — преуспели ничуть не больше. Принц отказался передать Толедо королю до тех пор, пока король не отдаст бургосскую крепость, а король отказался передать эту цитадель графу Пласенсия, врагу Альваро.
Очевидно, что Альваро не видел никакой срочности в принятии окончательного решения по вопросу конверсо до тех пор, пока он не продвинется в споре с принцем по поводу Бургоса. Может быть, он надеялся на выход из тупика, или, точнее, на прорыв в его переговорах с инфантом Энрике в тот момент, когда он установит мир с Наваррой и таким образом усилит позиции королевства. По всей вероятности, он счел, что продолжающиеся военные рейды Наварры на кастильскую территорию поощряют в каком-то смысле упрямство принца, и это могло быть еще одной причиной, по которой Альваро стремился закончить конфликт с Наваррой как можно быстрее. Наконец, Альваро достиг переговорами того, чего не мог добиться военной силой. 18 декабря 1450 г. Кастилия и Наварра подписали мирный договор, который предоставил аристократам, бежавшим в Наварру, право вернуться в свои владения в Кастилии. Он также вернул Альфонсо, побочному сыну Хуана II Наваррского, его пост магистра Калатравы[2096].
Это был прямой удар по принцу Энрике, потому что орден Калатравы находился под командованием Педро Хирона, брата Пачеко, а обещанием этого ордена Альфонсо, сыну Хуана Наваррского, Альваро, несомненно, хотел вбить клин между Хуаном и принцем Энрике. Альваро, конечно, знал, что в этом вопросе Пачеко и инфант откажутся уступить, и поэтому надеялся, что Орден станет камнем преткновения между ними и Наваррой и разорвет этот опасный союз. Как следствие, позиция принца ослабнет, и он будет вынужден искать примирения с королем.
Если это было частью плана Альваро, то его стратегия не сработала. Он сделал свой первый шаг в этой сложной игре, ясно дав понять Наварре, что Кастилия будет придерживаться своих обязательств. Он принял обратно в страну беглых аристократов и начал восстанавливать их в правах на их имения. Король также снабдил Альваро письмами, приказывая всем членам ордена Калатравы подчиниться командованию Альфонсо[2097]. Тем не менее Альфонсо, после своего прибытия в Кастилию во главе значительного войска, вскоре пришел к выводу, что эта задача ему не по силам. Он, конечно, получил одну военную позицию Ордена, но отступил оттуда в Наварру, где узнал, что Хирон планировал начать военные действия против него[2098].
Альваро тогда пришлось сообщить Наварре, что, если Альфонсо не может укрепить свое командование, Кастилия не может сделать это за него (кроме как войной между королем и его сыном, что, разумеется немыслимо), а Наварра, несомненно, поняла, что ее план по поводу Калатравы придется положить на полку. Были и другие причины, по которым Наварра не хотела делать из этого casus belli: это означало попасть прямо в ловушку, тщательно подготовленную хитрым Альваро. Хуан Наваррский вовсе не хотел оказаться в прямой конфронтации с принцем Энрике и его союзниками (т. е. аристократами оппозиции), потому что в этом случае Наварра потеряла бы в Кастилии всякую основу для своих требований и маневров.
2093
2094
См. буллу