Но у Бельтрана де Эредия есть еще что сказать по этому поводу, тем самым проясняя свое понимание проблемы. Если Альваро, как он считал, «воспринимал» буллу об инквизиции просто как политический «маневр», то «концепция» буллы была бы невозможной, если бы не опиралась на «реальность». Этой «реальностью» была «опасность», которую представляли собой конверсо для социальной и религиозной жизни Испании. Социальная опасность, по словам ученого, заключалась в «эксплуатации» и «подавлении» марранами испанского народа[2154], а религиозная — в их приверженности Моисеевой вере[2155]. И действительно, то, как Альваро сумел организовать издание буллы об инквизиции, было типично для его тактики и приемов, потому что его «политическая мудрость» характеризовалась «умением использовать объективную ситуацию для своих абсолютно не относящихся к этому личных целей»[2156].
Высказывания и терминология Эредиа по этому поводу являются эхом тенденциозных взглядов и предубеждений, которые высказывались против конверсо в Кастилии XV в. и возродились в больших количествах в последние полтораста лет[2157]. Этот припев нам хорошо знаком. Конверсо тайно исповедовали иудаизм и таким образом подрывали христианскую веру; более того, они преследовали приверженцев христианства, безжалостно «эксплуатируя» и «подавляя» их. Как может видеть читатель, мы отвергли эти утверждения как дикие обобщения, основанные на ненависти, а Эредиа, представляя их как «хорошо известные» факты, не предлагает никаких доказательств в их поддержку, кроме следующего: если бы булла об инквизиции не была основана на фактах, «папа не издал бы ее»[2158].
Трудно понять, как такой ученый, как Эредиа, мог высказаться столь безапелляционно, если только он не верил в папскую непогрешимость во всех случаях жизни. Но такая вера, безусловно, противоречит указаниям самого ученого на то, что тот же папа дважды или трижды менял свою позицию по поводу проблемы конверсо в течение двух лет, в соответствии с меняющимися влияниями, испытываемыми им время от времени. Такое же отсутствие стабильности было отмечено также в позиции папы по другим вопросам — и это, как известно, зачастую было следствием меняющихся политических обстоятельств и соображений. Соответственно, когда папа должен был занять позицию по какой-либо кастильской внутренней проблеме (а ситуация марранов представляла такую проблему), он действовал скорее согласно желаниям политических властей, чем под влиянием моральных увещеваний. По существу, сам Эредиа добавил свидетельство в этом плане, когда процитировал публичное объявление Хуана II о смертном приговоре Альваро де Луне[2159].
Высказывания Эредиа об «опасности» марранов отражают взгляды толедских ненавистников и их духовных преемников в более позднее время; то же самое можно сказать и о попытках марранов доминировать в кастильской политике. Конечно, в XV в. Маркос Гарсия де Мора, который, как мы показали, был яростным антисемитом, утверждал, что марраны были партнерами Альваро в своих попытках доминировать в кастильском государстве[2160], в то время как Эредиа считал, что они были его противниками, поскольку они тоже, как и он, стремились к этому доминированию. Но основа взглядов Эредиа на марранов была по сути той же, что и Маркильоса: и тот и другой верили в то, что целью конверсо было приобретение власти над кастильским правительством, а также и в то, что они в значительной мере достигли этой цели. Это приводит нас обратно к мнению Эредиа, что Альваро и конверсо являлись «двумя антагонистическими силами», которые «попеременно руководили политикой нации».
Эредиа избегает четкой позиции по вопросу о том, сыграли ли конверсо свою роль в вынесении смертного приговора Альваро де Луне. Но он явно склонен верить в то, что так оно и было. «Все возможно, и даже вероятно, — говорит он, — в ситуации, в которой король низведен до роли простой декорации»[2161]. Читатель увидит, что мы отвергаем утверждение о том, что в усилиях по ликвидации Альваро король действовал как «декоративная фигура», и точно так же мы не можем согласиться тем, что конверсо соревновались с Альваро в руководстве страной и, «сменяя» друг друга в этой роли, определяли судьбы страны. Трудно даже поверить в то, что Эредиа мог высказать такое. Нет никакого свидетельства о том, что когда-либо, как минимум в период 1420–1450 гг., конверсо хотели сместить Альваро или соревноваться с ним за его положение в государстве. Нет и свидетельств о том, что конверсо поднялись против него в союзе с его врагами. Утверждение Серрано о том, что Алонсо де Картахена всегда демонстрировал «абсолютную лояльность» королю[2162], можно отнести почти ко всем марранам. Уже по одной этой причине они должны были быть сторонниками Альваро, поскольку король был решительно за него, как минимум до середины 1451 г. Таким образом, если марраны приняли участие в заговоре против Альваро в 1453 г., это не произошло, как предположил Эредиа, из-за глубокого политического антагонизма, как и не из-за предположительного «религиозного» диспута. Ни у одной из этих теорий нет поддерживающих свидетельств, и обе они основаны на предвзятом мнении: в случае Амадора предвзятое мнение против марранов, а в случае Эредиа — против евреев, с которыми он отождествлял «новых христиан».
Поэтому ясно, что из всего упомянутого этими учеными ничто не предполагает приемлемого мотива для приписываемого марранам заговора против Альваро. Мнение Амадора и Греца о том, что мотивом для оппозиции конверсо являлось отношение Альваро к еврейскому вопросу, не имеет под собой, как мы видим, почвы, точно так же как и их утверждение о длительном конфликте, предшествовавшем предполагаемому заговору. Подобным же образом нет свидетельств в пользу утверждения Эредиа о том, что политическая борьба питала заговор против Альваро. Ли не сумел предоставить какие-либо причины для ссоры Альваро с епископами-марранами, в которой он видел корень заговора. Таким образом, если мы примем, как эти ученые, что конверсо составили заговор против Альваро де Луны, мы должны вернуться к нашему описанию главных событий, связанных с толедскими переговорами.
Если есть что-то, что могло послужить мотивом для столь радикальной акции марранов против Альваро, это проистекало из соглашения, достигнутого им с толедцами по поводу разрешения проблемы марранов, потому что только это соглашение могло обеспечить толедцам королевскую и папскую амнистии за мятежные действия и другие преступления, совершенные во время мятежа. Это также давало им возможность продолжать дискриминацию марранов, которая была в глазах
конверсо самым большим их преступлением. Даже такие уступки короля городу, как запрещение марранам требовать возвращения их украденного имущества, отнятых у них должностей и даже возвращения изгнанных в Толедо (хотя они были его гражданами, выселенными Сармьенто за приписываемые им поддержку Альваро и короля!), были шокирующим указанием на новую позицию Альваро. Хуже всего было то, что эта позиция нашла полное подтверждение в его поддержке плана введения инквизиции в Кастилии и его настойчивых ходатайствах перед папой в пользу этого плана. Все это не было, как думал Грец, просто «неспособностью защитить конверсо во время мятежа» (на самом деле, во время мятежа Альваро не мог защитить их). Это означало прямое нападение на марранов, нацеленное на лишение их защиты законом — и не только на ограниченное время. То, что было замешано здесь, как ясно поняли конверсо, не было временной уступкой толедцам, но тотальным переворотом в политике Альваро — переворотом, который угрожал правам, достижениям и самим жизням всех «новых христиан» Испании.
2157
О некоторых из этих явлений в современной науке см. мою статью «¿Motivos о Pretextos? La Razón de la Inquisicidn» // Angel Alcalá, ed.
2158
Heredia,
2162
Luciano Serrano,